Волонтеры Челкеля - Андрей Валентинов

— Вы что, вообразили себя Ланцелотом? — поинтересовалась девушка, не поворачивая головы.

— Представьте себе, — капитан принялся не спеша сворачивать самокрутку. — А вы принимали меня за кого-то другого?

— Не задавайтесь, — Берг на мгновение обернулась, и Ростислав заметил, что от прежнего волнения на ее лице не осталось и следа. — Вы даже на Дон Кихота не тянете, Ростислав Александрович, — слишком мрачны…

— Зато ваш Косухин — весельчак! — ляпнул капитан.

— Мой Косухин, — мечтательно повторила девушка и рассмеялась. — Господи, какие вы все еще мальчишки!..

Арцеулов, невнятно пробормотав о желании покурить на свежем воздухе, поспешил подняться наверх.

У рубки было пусто и тихо. Обстрел прекратился, над полигоном повисла звенящая, почти невероятная тишина. Внезапно где-то совсем рядом послышался стук металла. Капитан резко оглянулся и увидел бородатого подполковника — тот сидел на корточках возле пулемета, без особого успеха пытаясь вставить ленту.

— Я отправил всех на авто, — сообщил он, уловив взгляд Арцеулова. — Господин капитан, вы не поможете? Честно говоря, я не занимался этим делом еще с училища…

Арцеулов вздохнул и пошел к пулемету, прикидывая, где лучше будет его установить.

Позиция Косухину сразу же не понравилась. Кто-то, организовавший оборону полигона, явно дал маху, проведя линию окопов прямо перед грядой невысоких холмов. В результате китайцы оказались в явном преимуществе, имея возможность обстреливать защитников Челкеля с высот.

Степа не терял времени, приказав установить под покровом ночи несколько рядов мин, оставив — на всякий случай — лишь неширокий проход, обозначенный ветками. Именно по этому проходу аккуратно пробирались парламентеры — двое солдат в серых шинелях с меховым воротником и офицер в такой же шинели, но с большими красными петлицами и в меховом кепи. Офицер — командир батальона — сносно говорил по-русски, и Косухин имел возможность кое-что понять помимо повторявшегося каждый раз требования сдать полигон.

Генерал Мо не спешил. Степе даже показалось, что китайский милитарист — а этот Мо явно из их числа — вообще не желает связываться с русскими, ограничиваясь лишь формальным выполнением приказа. А может, генерал просто не желал терять своих людей, ожидая, покуда защитники Челкеля уйдут сами.

Степа не унывал. Он поставил к пулеметам членов «штаба» и троих офицеров-фронтовиков, раздал подвезенные с полигона гранаты и, чтобы не дать личному составу расхолодиться, велел углублять траншеи и рыть «лисьи норы» на случай обстрела. Время шло, китайцы молчали, Косухин приказал всем укрыться в окопах, — и вовремя. Что-то грохнуло, затем еще, и на позиции обрушились первые снаряды.

Кое-кто сплоховал. Несколько солдат выскочили наружу и тут же были скошены осколками очередного взрыва. Кто-то завопил, и над окопами пронеслась хорошо знакомая Косухину бессмысленная и страшная фраза: «Братва! Окружают!»

Их, конечно, не окружали, но китайская батарея стреляла точно и метко. Часть снарядов проносилась высоко над головой, и Степа понял, что еще одна батарея начала обстрел полигона.

Косухин разослал по окопам всех членов «штаба» и троих обстрелянных офицеров, надеясь погасить панику. Удалось это лишь частично. Снаряды продолжали рваться, то и дело поражая солдат, и даже для опытных фронтовиков положение выглядело далеко не блестящим. Впрочем, сработал инстинкт самосохранения — из окопов уже никто не выскакивал, лица ожесточились, и кое-кто уже стал постреливать из трехлинеек в сторону невидимого противника.

Обстрел начал понемногу стихать. Косухин обрадовался, но вновь выглянув из траншеи, увидел, что положение изменилось — китайцы быстро и деловито занимали позиции прямо по гребню холмов. Теперь окопы были под прицелом вражеских пулеметов, а выкурить неприятеля оттуда не представлялось возможным.

Степа, устав ругаться и агитировать, присел траншее и задымил «козьей ногой». Здесь его и нашел фельдфебель Гаврилов. Председатель «революционного штаба» был изрядно напуган и поспешил сообщить, что уже без пяти минут двенадцать, а значит, пора начинать эвакуацию. Слово «эвакуация» было произнесено особо выразительно.

Косухин взглянул на вождя здешних революционеров так, что тот мгновенно прикусил язык. Будь это, к примеру, где-нибудь под Черемховым, Степа предпочел бы не заниматься педагогикой, а уложить «напоминальщика» на месте. Но случай был особый, и Косухин напомнил, что им предстоит держаться до самого запуска «Мономаха», а все паникеры будут, как и положено в подобных случаях, отправлены прямиком «в штаб Духонина».

Гаврилов не понял, и Степе довелось уделить минуту-другую истории славных событий 17-го года, после чего он, вняв просьбе фельдфебеля, согласился взглянуть на карту.

В план приходилось вносить коррективы. В отряде было десятка полтора раненых. Их грузили в авто, стоявшее в овраге. Гаврилов, не без сожаления взглянув на желтую поверхность карты, предложил Степе, как комиссару, уходить на машине, дабы вовремя — слово «вовремя» было выделено особо — успеть к месту встречи и пресечь возможные эксцессы со стороны офицеров.

Косухин хотел популярно объяснить бестолковому фельдфебелю, где место комиссара при отступлении, но очередной разрыв снаряда обильно посыпал их сухим красноватым песком, и читать политграмоту расхотелось. Он приказал фельдфебелю лично прикрывать отступление отряда. Вести людей должен был один из офицеров-фронтовиков, а с ранеными на место встречи Степа велел отправить прапорщика Остроумова. На вопрос, где он собирается находиться сам, Косухин отвечать не собирался.

Разобравшись с раненым, Степа хотел было пройтись по окопам, дабы лично подбодрить народ и укоротить паникеров, как вдруг сообразил, что уже полдень. Часов у Степы не было, и он хотел спросить у одного из офицеров, возившегося поблизости с непослушной пулеметной лентой, который час, как вдруг почувствовал, что земля начала мелко дрожать. В первую секунду подумалось об очередном обстреле, но затем откуда-то сзади донесся низкий протяжный гул.

«Мономах»!

Забыв об опасности, Степа высунулся из окопа и обомлел. Стройный силуэт ракеты был окутан паром, воздух дрожал, и ракета, казалось, расплывается в неярком зимнем небе. Потом сверкнуло пламя, и Косухин вдруг понял, что там сейчас находится его брат. Испугаться Степа не успел — «Мономах» дрогнул и, медленно начал подниматься над окружавшими его стальными фермами.

Стрельба стихла, все покрыл грохот работающих двигателей. Теперь уже весь отряд, — кто выглядывая из окопов, кто даже выскочив на бруствер, — смотрел на величественно поднимавшегося ввысь серебристого гиганта. Степа оглянулся: китайцы, забыв о противнике, тоже глядели на полигон.

«Мономах» уже стоял, он поднимался под землей, из сопел било невыносимо яркое пламя. Ракета уносилась ввысь. Кто-то крикнул «ура!», крик подхватили, солдаты, забыв обо всем, размахивали винтовками, послышались беспорядочные выстрелы в воздух. Сзади послышался ответный крик — китайцы махали руками, кто-то даже подкидывал вверх шапку с меховой опушкой.