Сквозь толщу лет - Евгения Николаевна Васильева

Фриш нисколько не тревожился. Здесь он чувствовал себя в седле. И еле избежал провала. Экзаменатор заговорил совсем не о том, чем занимались у Гертвига в Мюнхене, допекал соискателя мелкими неинтересными вопросами. Фриш себе не поверил, когда профессор отпустил его с миром.

Итак, он стал доктором зоологии и решил продолжать исследования, начатые на гольяне.

Многие животные меняют окраску тела, как бы подделываясь под окружающий фон. Фриш опубликовал сообщение на эту тему — отчет о наблюдениях и опытах с саламандрой. Но особенно успешны и интересны были его опыты с рыбами. У камбалы, к примеру, рисунок и окраска покровов становятся поразительно похожи на грунт, вблизи которого рыба держится. Но такое подражание возникает, только когда рыба видит цвет и рисунок грунта. Если, скажем (первый подобный опыт провел виднейший русский ихтиолог Н. М. Книпович), закрепить камбалу на специально окрашенной доске, причем так, чтобы рыба оказалась головой на белой части, а телом на черной и ей видна была бы только белая часть, то камбала ведет себя так, будто вся лежит на белой доске, то есть остается светлой. Стоит положить камбалу головой на черную, а телом на белую доску, и рыба темнеет.

Казалось бы, все ясно. И хотя какое-то действие на механизм защитной окраски оказывают сопутствующие условия — прозрачность воды, ее освещенность, поскольку в мутной воде, где света немного, некоторые рыбы, например окунь, теряют красную расцветку, — несомненным казалось, что управляет этим процессом именно зрение. Но Фриш показал, что это не совсем так: он наносил на глаза рыбы слой светонепроницаемого лака, и тем не менее покровы ослепленной рыбы, смотря по условиям опыта, то темнели, то светлели, продолжая реагировать на свет. Но ведь рыбы не видели?!

Тут было над чем поломать голову!

Фриш стал доискиваться, какое именно место на теле рыбы чувствительно к свету.

Поместив в сосуд с проточной водой ослепленного гольяна, экспериментатор медленно перемещал по его телу пучок ярких лучей. Несчетное число раз прошелся по рыбе взад и вперед луч, проверив каждое перышко плавников, каждую чешуйку. Безуспешно!

Но кто ищет, тот находит. Однажды, когда световая точка коснулась маленького участка на средней линии головы, чуть позади ослепленных глаз, светлая поверхность тела начала резко темнеть.

Вот это находка!

Проверив себя несколько раз самым придирчивым образом, Фриш помчался к Зигмунду Экснеру. Кто еще способен оценить эту ошеломляющую новость? Но дядя Зигмунд не торопился с выводами. В отчете племянника все было гладко и ясно, а профессор Экснер любил повторять, что наиболее поразительные новинки в науке слишком часто оказывались неверными.

Однако он не поленился поехать в институт к Карлу и, несколько раз проследив весь ход опыта от начала до конца, согласился:

— Верно, так и есть! Очень изящно получается. Но тебе придется уточнить, что именно действует — свет или тепло.

У Фриша план соответствующего эксперимента был давно подготовлен. Он использовал его уже в первом своем опыте с актиниями. Собственно, все оставалось по-старому, без перемен, только дополнительно вводилась прозрачная ширма, отделявшая подопытную рыбу от источника света. Таким образом, с пучка лучей снималось его тепловое сопровождение. И охлажденный свет, едва коснувшись маленького участка на голове, позади линии глаз, продолжал менять окраску слепых гольянов.

Значит, тепло здесь ни при чем…

Дальше Фриш поставил опыты с рыбами, глаза которых покрывал светонепроницаемым лаком сверху, снизу, с боков. Вторая серия посвящена была рыбам, ослепленным только с одной стороны: с правой или с левой. Исследователь на все лады видоизменял вопрос, задаваемый гольяну. Например: не расположен ли под этим местом реликтовый «третий глаз», обнаруженный зоологами у ящериц?

Одной из своих лекций на эту тему — он прочитал ее в Мюнхене в 1911 году — Фриш предпослал в позднейшей публикации напоминание о том, как описаны в Гомеровой «Одиссее» обитатели страны циклопов, и заметил:

— В сказках и преданиях многих народов фигурирует этот непарный глаз, находящийся посреди лба. Оказывается, и в этом мифе есть какое-то зернышко, подобранное из действительности, из реального мира.

Но кропотливые анатомические исследования показали, что под светочувствительной точкой на лбу гольяна нет ничего похожего на остаточный третий глаз. Тут было нечто другое: у гольяна позади линии глаз к поверхности головы приближается, выдаваясь изнутри, удлиненный вырост шишковидной железы мозга — эпифиза. Быть может, его клетки и воспринимали свет?

Для порядка Фриш решил провести решающий опыт: он и ослепил рыбу, и удалил у нее эпифиз!

— Теперь-то гольян перестанет темнеть на свету, — рассуждал ученый.

Однако лишенная эпифиза рыба по-прежнему продолжала реагировать на свет. Потребовалось еще несколько серий опытов, которые в конце концов позволили заключить, что не только эпифиз, но вся область средней зоны мозговых полушарий рыбы в какой-то мере светочувствительна.

Вот теперь наконец приходила ясность, и Фришу осталось только размышлять о том, как надежна и устойчива живая система, как действенны заложенные природой параллельные, вторые и третьи, запасные устройства, способные включаться в работу, когда выходит из строя главное приспособление.

Урок, преподанный гольяном, Фриш крепко усвоил: открыв в живом какой-нибудь орган, выясни, чем и как подстраховано его действие!

Гольян и его световоспринимающая точка позади линии глаз заинтересовали и других сотрудников института.

В одном из опытов ослепленного гольяна приучили брать корм при свете, и достаточно было скользнуть лучом по его лбу, как слепая рыба принималась искать обещанный светом корм.

Может показаться, что гольяны только уводили Фриша от его главного призвания. Нет. Как ни странно, именно эти опыты — воздействие светом, кормовая дрессировка, к которой он пришел сейчас, — именно они должны были стать ступеньками на главном пути его научного поиска.

А пока Фриш снова расстается с Веной и возвращается в Мюнхен, он становится ассистентом у Рихарда Гертвига. Здесь Фриш считает себя вынужденным — впрочем, никто его к тому не обязывал! — начать полемику с виднейшим мюнхенским врачом, директором глазной клиники, профессором Карлом фон Гессом.

Сказать по правде, вступать в спор с фон Гессом было не менее рискованно, чем на экзамене по философии с профессором Мюллером. Но отмалчиваться Фриш не хотел. В самом деле, Гесс, ссылаясь на свои опыты с рыбами и беспозвоночными, утверждал, что эти животные лишены цветового зрения, неспособны различать краски.

— Возможно ли? — спрашивал Фриш. — Зачем тогда многим рыбам ярко-пестрые брачные наряды? Эксперименты на разноцветных фонах тоже опровергают выводы фон Гесса.

Фриш решил еще раз проверить и себя, и рыб, дрессируя их с помощью корма на