Эшафот забвения - Виктория Платова

– Так же, как и в случае с Александровой, – сноваповторила я, – и, конечно же, никаких отпечатков пальцев.

– Отчего же, имеются пальчики министра рейхспропагандыГеббельса, Че Гевары и Элеоноры Рузвельт, – ухмыльнулся Лапицкий.

– Ладно тебе… Я всегда догадывалась, что ЭлеонораРузвельт – женщина твоей мечты…

– Женщина моей мечты – это ты. Обожаю циничных сук,способных отправить к праотцам кого угодно. Вот только ты кобенишься… Не хочешьпоглубже в себя заглянуть. Никогда не надо бояться самого дна, девочка, толькотак можно обрести почву под ногами…

Конечно же, он знал меня именно такой – циничной сукой. Иименно такой я всегда для него и была. Он вложил в меня максимум веселой яростик миру, на которую был способен сам, и я только один раз дала ему повод думатьиначе… То, что он сказал мне сейчас, было каким-то извращенным признанием визвращенной любви, это была страсть наизнанку, не знающая иного выражения. Еслитак будет продолжаться и дальше, я действительно могу получить пулю в голову. Итолько потому, что он так и не сможет согласиться с нынешней трактовкой моегообраза… Не стоит забывать, что добродушный капитан, сидящий сейчас на полу ввытянутых трико и с чашкой дешевого псевдобразильского кофе, без всякой жалостиотправил на тот свет не один десяток человек. Не один десяток, если тоготребовали интересы дела, которому он фанатично служил. Только на моей памяти ихбыло трое. Еще троих убрала я сама.

Хороша парочка – баран да ярочка. Славная пара – гусь дагагара. Милый дуэт – альт да кларнет. На каждый горшочек – своя крышечка…

– А что с ее вещами? – спросила я только для того,чтобы не думать о нашей мистической связи, о пуповине, которая нас соединила икоторую не так-то просто перегрызть.

– А что с вещами? Обыкновенная старушечья сумка.Обыкновенные старушечьи вещи. Пудреница, носовой платок, тушь для ресниц“Ленинград” 1977 года выпуска, валидол – пять таблеток, но-шпа – семь таблеток,пенсионное удостоверение, фотография…

– Фотография? Какая фотография?

– Да ее фотография.

– С родственниками на фоне Фонтана слез в Бахчисарае?

– У тебя извращенные представления. Ну, не совсемфотография…

– Открытка, – сказала я.

– Точно. Открытка. Ты права. Откуда знаешь?

– Не просто открытка. Очень старая открытка. Год эдакпятьдесят первый. – Я уже не слушала Лапицкого.

– Пятьдесят второй, если уж быть совсем точным.

– Как назывался фильм, в котором она играла? Ведь тамкадр из фильма, да?

– Не ставь в тупик старика Лапицкого. Там кадр изфильма, точно. Как же он назывался?.. То ли “Крым в дыму”, то ли “Дым в Крыму”…Ага, “Выстрел в лесной чаще”, что-то вроде этого. В роли патриотки НаденькиГвоздевой – арт. Ф. Бергман. А что?

– Дело в том, что в гримерке, где убили Александрову,кто-то заткнул за угол зеркала одну старую фотографию с молодой Александровой.Там тоже был кадр из фильма, совсем из другого – он назывался “Ключи отКенигсберга”. И там главную роль играла Татьяна Петровна Александрова.

– Ну, это просто бред какой-то. Или мы имеем дело сманьяком-эстетом, который из любви к этому… – Лапицкий щелкнул пальцами.

– Антониони.

– Да нет…

– Феллини…

– Нет.

– Эльдар Рязанов…

– Еще называй!

– Братья Васильевы, братья Маркс [12],братья Микки и Акки Каурисмякки [13], Радж Капур, АкираКуросава, Френсис Форд Коппола, Чарли Чаплин, Лукино Висконти, Вуди Аллен…

– О! Вроде он. Маньяк-эстет из любви к высокомуискусству Вуди Аллена убивает представительниц низкого жанра, старых шлюх состажем. Чем не мотив? На свете до черта людей с протекающей крышей.

– А почему Вуди Аллена? – медленно спросила я.

– Просто так, к примеру.

– Странно. Ты телепат?

– Да я ни одного его фильма не видел. Прочел как-то впрограммке название – “Все, что вы хотели знать о сексе, но боялись спросить”,очень порадовался. Фильмец как раз по тому каналу шел, который у меня неловится.

– Знаешь, а ведь Вуди Аллен – любимый режиссер нашейгримерши Ирэн.

– Ну и на здоровье.

– И в ту ночь… В ту ночь, когда убили Александрову, онаоставила кассету в гримерке, как раз с его фильмом. И кассета исчезла.

– Да ладно тебе, исчезла. Какая-то тварь сперла, толькои всего.

– Она исчезла, но потом снова появилась. Вместе сфотографией молодой Александровой.

– И ты придаешь этому большое значение?

– Да нет, так просто. К слову.

– Ну, понятно. Долго еще в ванне валяться собираешься?

– Жду, пока ты выйдешь.

– Стесняешься? – Капитан прищурил глаза и потянулся. –С каких это пор ты начала стесняться? Что-то на тебя не похоже…

– Принеси мне, пожалуйста, сигареты. Они в сумке.

– Ладно.

В этом был наивный расчет: сейчас капитан выйдет, и я успеювылезти из ванны и облачиться хотя бы в его халат… Или завернуться в полотенце.Мне страшно не хотелось остаться перед ним унизительно голой, мне хватило итого, что он без стука вперся в ванную, едва я только начала мыться. Страннаямысль вдруг посетила меня: Лапицкий ведет себя со мной так же, как вела себя снесчастным целомудренным Митяем я сама: он постоянно провоцирует меня. Ноделает это еще более нагло, еще более бесцеремонно. Костик Лапицкий былобаятельным моральным уродом, а я была его порождением, он слишком много вложилв меня, яблочко от яблоньки недалеко падает. Теперь я окончательно поняла,откуда появились во мне все эти развеселые ухваты провинциальной шлюхи.

– Они в боковом кармане, – запоздало добавила я. Костяухмыльнулся и вышел из ванной, прихватив по дороге не только мои вещички, но исвой сомнительной чистоты халат и огромное полотенце с пальмами “Хэппи Саммер”,на которое я было нацелилась. Так и есть, он выжидает, он снова хочет вызвать кжизни Анну, для которой нагота не значила ничего и которая так бесстыже и такпрофессионально умела ею пользоваться – почти как тем самым остро заточеннымшилом, самым экзотическим орудием убийства.

Ну и черт с тобой. Не зубной же щеткой срам прикрывать, всамом деле.

И я сдалась.

…Когда он вернулся, волоча за собой мою сумку, я сиделаголая в пустой ванне, заложив ногу на ногу.

– Выбей мне сигарету. У меня руки мокрые, – независимосказала я, прикрывая руками грудь.