Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Будучи энциклопедистом своего времени, Фирдоуси хотел охватить всю доступную ему информацию и выявить ее скрытый смысл. Более того, он пытался представить эту эпическую поэму так, как сам воспринимал ее: живая драма, лишенная архаичности и нравоучительности.

Шедевр Фирдоуси – центральноазиатский по своему характеру. Этому не помешал тот факт, что с расцветом династии Сасанидов в 224 году персидская столица переместилась с афгано-иранской границы сначала в Гур (современный Фирузабад) на юго-западе Ирана, а затем в Ктесифон, вниз по течению реки Евфрат от местоположения будущего Багдада. Но события «Шахнаме» разворачиваются не на территории современного Ирака, не на иранских землях, а за Амударьей. Туран, как он назван в эпосе, был географическим центром повествования, поскольку именно там разворачивалась великая культурная война. В «Шахнаме» упоминается несколько сотен исторических мест – от Пекина до Рима, но основной географический фокус работы – Центральная Азия, включающая Хорасан, Систан, Афганистан, Самарканд, Хорезм и Восточный Туркестан. По мнению Фирдоуси, судьба иранской цивилизации решалась в Центральной Азии, вдоль линии разлома между тюркским и иранским мирами.

«Шахнаме» – «Книга царей», в ней описан временной отрезок, охватывающий период 49 правителей Персии. Но это не бессмысленное воспевание национального величия. Наоборот, автор бесстрашно предлагает нам наиболее язвительные описания колоссальной безграмотности многих персидских правителей, словно говоря, что проблемы народа идут от человека, а не от Бога. Хотя автор планомерно избегал явных намеков на современный мир, с самого начала и до конца «Шахнаме» – тщательное и пытливое отображение ошибок власти в дни Фирдоуси. Ссылки на современность могут быть завуалированы или иметь тайный смысл, следовательно, автор в полной мере понимал: то, что он пишет, имеет отношение к его времени.

Пылкость некоторых суждений Фирдоуси подтверждает это. Он отнесся с презрением к легендарному властителю Новзару, из-за глупости которого от него отвернулась знать, что сделало Иран неспособным отразить атаку с востока, приведшую к смерти Новзара, – аллегория конца Саманидской династии. Другие правители также были подвергнуты резкой критике за их провалы и неудачи.

Одним из явных примеров того, как Фирдоуси использует историю, чтобы говорить о своем времени, является его льстивое отношение к провинции Систан, дому Якуба ас-Саффара и легендарного героя Сухраба, миссией которых было спасение иранских царей от последствий их собственной глупости. Систан, как нам напоминает Фирдоуси, был также столицей династии легендарных правителей, которые не так часто упоминались в других сборниках, но символизировали всю силу и слабость персидского правления. Трудно представить кого-либо из современников Фирдоуси, читавшего о могущественном царе Систана Фаридуне, чья булава освободила мир от чудовищ, кто бы ни подумал при этом о Якубе ас-Саффаре.

Такая отсылка к историческим личностям еще больше видна в рассказе о Рустаме, который был типичным представителем стихийной силы, необходимой, чтобы вызволять правителей из неудобных ситуаций, а иранский народ – из глупых войн. Только Сухраб мог спасти неумелого властителя Кей-Кавуса, когда того схватили враги или когда его летательный аппарат упал в чаще. Сухраб не принадлежал к представителям королевской крови (его мать была афганкой), и он мог провести много дней в пьянстве и кутежах. Но он был настоящим народным героем, без которого его страна не может найти спасения.

Временами кажется, будто Фирдоуси склоняется к избранию предводителя на основе его способностей, а не по происхождению[614]. Но в конце он находит это невозможным не только потому, что не хочет оказаться в одном ряду с вольнодумцами-хариджитами, но и потому, что полагает, будто настоящие правители – это те, кто призван править с рождения. Фирдоуси полностью принимал божественное происхождение царской власти. Он призывал общество найти средства к спасению, когда его властители были подвержены высокомерию и жадности, что случалось довольно часто.

С поразительной прямотой он постоянно задавался вопросом: что должен сделать хороший человек, когда правитель глуп и злобен?[615] Восстание для Фирдоуси было совершенно исключено, поскольку оно расходилось с его консервативными взглядами на признание власти[616]. Также он не рассматривал вариант вроде «Великой хартии вольностей», когда благородные подданные несправедливого правителя объединились, чтобы ограничить его власть. Поскольку эти пути были закрыты для него, Фирдоуси оставалось лишь надеяться на появление хороших советников или героя, подобного Сухрабу. При таком раскладе неудивительно, что Фирдоуси согласился с народным преданием, согласно которому Рустам жил несколько сотен лет.

На первый взгляд может показаться, что Фирдоуси считал, будто добро вознаграждается, а зло наказывается. Но он не был настолько наивным. Прямым подтверждением этого являются его сказания о Гоштаспе и Исфандияре. Они оба были сыновьями правителей (а значит, признанными наследниками), оба намеревались делать лишь то, что правильно и справедливо. Один следовал зову совести, другой – зову долга. Но в конце они оба потерпели неудачу. В мире Фирдоуси благие намерения не были залогом положительного результата, а удача и счастливый случай проявляли себя самым неожиданным образом.

Озабоченность правопреемственностью и передачей власти привела Фирдоуси к глубоким мыслям о природе самой власти. Обществу нужна узда, писал он, но правители зачастую непредсказуемы и несправедливы. Власти нужна преданность, но она редко получает ее. В отрывке, который можно назвать смелой критикой власти[617], Фирдоуси встал на сторону советника, который остается верным даже тогда, когда его правитель предает его.

Весьма вероятно, что примером такого похвального поведения было правление Раззака – наместника Туса и инициатора работы над «Шахнаме», которого устранили Саманиды, променяв его на тюркского раба. Фирдоуси оставался верным Раззаку и его миссии, и, таким образом, он причислил себя к рядам преданных слуг, которые являются спасителями общества и культуры. Талантливый американский переводчик Фирдоуси Дик Дэвис прав, противопоставляя официальную мораль «Шахнаме» (которая требовала восхваления власти любой ценой) и собственные взгляды поэта, который признавал высокую цену верности высшим принципам. Неслучайно Хосров, один из наиболее благородных властителей эпоса, отказался от власти во имя спасения своей души.

Но в итоге даже это решение нарушило то, что Фирдоуси считал естественным порядком вещей. Подсознательно он считал, что власть – продолжение власти отца в семье; эта мысль проходит красной нитью через весь эпос. Ни в одном древнем литературном произведении, написанном до «Шахнаме», не уделялось столько внимания отношениям отцов и детей (причем Зигмунд Фрейд вряд ли знал об этом факте).