Утраченное Просвещение. Золотой век Центральной Азии от арабского завоевания до времен Тамерлана - Стивен Фредерик Старр

Легко представить обожающую публику, которая тепло встречала его, когда он пел на вечные темы, мастерски аккомпанируя себе на лютне (барбак) или арфе (чанг):

О вине Рудаки писал не как о символе человечества, пьющего с богами (именно так воспевали его позже суфийские поэты), а как о напитке, исцеляющем меланхолию:

Изысканные стихи Рудаки, написанные на новоперсидском языке (фарси, близком современному таджикскому), отражают то замечательное время, когда жил поэт. Династия Саманидов тогда правила из своей столицы в Бухаре всей Центральной Азией и большей частью Восточного Ирана и Афганистана. Центральноазиатский писатель XIII века, вспоминая об этой эпохе, длившейся примерно с 800 по 1200 год, восторгался Бухарой: «Она освещена плеядой светил – врачей и знатоков права, ее окрестности украшены наиболее редкими из величайших знаний. В любую эпоху с самых древних времен она была местом, где собирались великие ученые из каждой страны»[625].

Рудаки родился в небольшом селении на севере сегодняшнего Таджикистана. В подростковом возрасте он уже достиг такой славы, что cаманидский правитель Бухары пригласил к себе этого талантливого певца и музыканта. Правящий позже эмир Наср II (914–943) сделал Рудаки своим придворным поэтом, и они стали хорошими приятелями. Эмир очень обогатил его (при переезде в другой дом поэту потребовались две сотни верблюдов, чтобы перевезти все имущество). Рудаки отвечал правителю возвышенными и проникновенными панегириками в его честь, которые он исполнял на пирах и официальных мероприятиях. В этих стихах он избегал обычных громких фраз о доблестях правителя на войне и в любви, вместо этого воспевая активный интерес Насра к вопросам разума. Ни разу он не говорил о своем правителе как о человеке, выполняющем какую-либо религиозную роль в обществе[626]. Несмотря на то, что на самом деле Рудаки выражал свою поддержку мусульманам-исмаилитам, его поэзия имеет исключительно светский характер[627]. В одном куплете он высказал мнение, что «мой бог молитв не любит, он для любовной создал нас игры»[628]. Он вызывал в воображении скорее древнеиранские и зороастрийские образы, чем мусульманские.

Когда Наср на несколько месяцев задержался в Герате (на территории современного Афганистана), именно Рудаки позвал его назад в Бухару. Он начал работу над поэмой, возвещающей о возвращении Насра в родной город, еще до того, как эмир согласился приехать:

Услышав, как поэт исполняет эти строки, Наср незамедлительно отправился в Бухару.

Расцвету династии Саманидов во многом способствовал упадок Аббасидского халифата в те же годы. В 861 году один из тюркских рабов убил халифа аль-Мутаваккиля во время застолья. Это положило конец мутазилитской «инквизиции» в Багдаде. Но продолжались нападки на христиан и иудеев города: обе эти группы отныне должны были носить одеяния цвета меда, ездить только на ослах или мулах и вывешивать изображения дьявола на дверях своих домов[629].

Халифы к этому времени полностью подчинились своему тюркскому войску – военачальники и простые воины стали требовательными. Часто происходили беспорядки, а в 869 году африканские рабы (зинджи) подняли восстание, разгромив несколько кварталов Багдада. Такие взрывы народного гнева стали происходить все чаще и чаще. Наконец, одной летней ночью 941 года во время грозы произошло неприятное событие: купол с зеленой черепицей, возвышающийся над дворцом аль-Мансура, – символ власти халифа и самый центр Багдада – рухнул[630]. В эпоху, когда даже самые образованные люди обращались к астрологам за предсказаниями, значение этого драматического события было очевидным для всех.

Тем временем внезапный подъем, а затем и резкое падение династии Саффаридов в Хорасане истощили последние силы единственного потенциального соперника Саманидов в регионе – нишапурских наместников халифа. Ранее город получил от правителей Багдада разрешение править не только Хорасаном, но и большей частью Центральной Азии за Амударьей. Наступило благоприятное время для возвышения новой династии, которая могла бы эффективно делать то, на что больше не были способны правители в Нишапуре: обеспечить независимость региона от Багдада и необходимую для торговли стабильность, а также сдерживать тюркские племена, наступающие с востока.