Скоро полночь. Том 2. Всем смертям назло - Василий Звягинцев

И к этому следовало готовиться.

Оптимизм правительству и военному командованию внушало то, что и в том и в другом случае сравнительно небольшие силы состоявших на службе у буров русских добровольцев и рота англичан сумели уничтожить неизвестных науке чудовищ. Как и положено, в общем.

Штабисты, к которым присоединились Басманов с Сугориным, анализировали известные факты и намечали тактику противодействия очередному вторжению, если оно состоится.

Пятьдесят тысяч регулярных войск, артиллерия, флот в тылу подготовленных позиций — наверняка достаточно, чтобы отразить набег любого числа неведомых существ. Если их удалось отразить пулеметами и всего одной полевой батареей, что будет, если начнут стрелять десятки тяжелых корабельных и сотни скорострельных орудий?

Басманов, впрочем, этих шапкозакидательских настроений не разделял, но своими мыслями с англичанами не делился.

…Сразу после возвращения Лучникова он доложил об очередном инциденте на Валгаллу. По этому случаю Левашов открыл для него переход. О серьезных вещах лучше разговаривать в спокойной обстановке. Часа два-три по крайней мере Михаилу не нужно будет вскидываться при каждом телефонном звонке или стуке шагов вестового за дверью.

Да и вообще человек воюет третий месяц без отпуска. Надо на него посмотреть, если что — подменить на какое-то время. Не сорок первый год, на самом деле.

В отведенной ему двухкомнатной секции аггрианского учебного центра Басманов принял бодрящий водно-ионный душ, переоделся в легкий гражданский костюм, вышел на лоджию, полюбовался курортного вида зеленью вокруг. Закурил мягкую ароматную сигарету с фильтром, ощутив вдруг естественную душевную слабость. И что ему там делать, в той Африке? Сколько можно воевать непонятно за что? Точно такое чувство посетило его в конце шестнадцатого года, когда довелось на неделю с фронта попасть в Петроград.

Когда он вошел в учебный класс, где его уже ждали, Михаил старался не выдать своего настроения, но и Новиков с Шульгиным, и Ирина его почувствовали.

На большом электронном планшете Михаил изобразил картину боя, как его описал Лучников.

— Не понимаю, — сказал Новиков. — Совсем ничего не понимаю. Раньше хоть какие-то соображения в голову приходили, сейчас — ноль. Или мы имеем дело с сумасшедшими, либо с нами в поддавки играют. В чем смысл этих идиотских вторжений?

— Опять пытаешься человеческую логику использовать, — недовольно пробурчал Удолин. Не первый это у них был разговор.

— Есть у нас специалист по нечеловеческой, и что? — поддержал друга Шульгин.

— Нечеловеческих логик больше, чем населенных миров в Галактике, — усмехнулся Антон. — И это при том, что все расы, входящие в Конфедерацию, для возможности взаимодействия выработали одну, общую. На уровне правительств. Большинству рядовых граждан она так же недоступна, как эскимосу — китайские иероглифы.

— Это мы давно знаем, — прервала его Ирина.

— Ну еще бы, — приложил руку к сердцу форзейль.

Удолин придвинулся вплотную к Михаилу.

— Пусть они пока поболтают, а мы давай причастимся. Я же вижу — тебе нужно. Заходи ко мне после собрания, помедитируем. Легче станет, ручаюсь…

— Мне и так ничего, — ответил Басманов, но налитую профессором чарку принял с благодарностью.

— Давайте, братцы, в конструктивное русло, — вмешался Левашов. — Вы сейчас дружно на меня накинетесь, а я все равно скажу. Мы с Виктором несколько ночей так, тет на тет, потрепались, поверх барьеров, кое-какие взаимно интересные темы помусолили. Знаете, до чего додумались?

— А где он, кстати, отчего не с нами? — спросил Новиков.

— Вместе с некромантами экипажи «медуз» по методике Константина Васильевича на интеллектуальные составляющие раскладывает.

— Тоже интересно, — согласился Андрей. — Так о чем ты?

— Всего лишь о том, что друг наш Саша с подачи Замка не связь с Гиперсетью отключил (нет, это тоже), а, грубо говоря, графитовые стержни из реактора повыдергивал. Мы об этом, кажется, уже пробовали рассуждать, но несколько не в том ключе. Хороша там эта система была или плоха, не сильно важно. Но она была и кое-какой порядок нашего личного мироздания обеспечивала. Теперь, как выражаются в нашем родном мире двухтысячных, на смену Закону, хотя бы и воровскому, пришел беспредел.

— Ретроспективно? — с явным интересом спросил Шульгин.

— Выходит, что так. Все выявленные и освоенные нами реальности сохранились, только регулирующих правил не осталось. Вот вам и перекрытие тысяча восемьсот девяносто девятым годом тысяча девятьсот тридцать восьмого, восемьдесят четвертого, две тысячи пятого и так далее. Тысяча двести тридцать седьмой сюда же… И обратно, разумеется. Слоеный пирог, господа.

— С взбитым кремом, печенкой и луком, — согласился Шульгин. — В свое оправдание могу сказать только одно, не мною и не сейчас придуманное. Пампасы, вельд, тайга, как вам будет угодно, с дикими зверями и причудами погоды на мой вкус лучше самой благоустроенной тюрьмы с подъемом по удару молотком по рельсу и отбоем прикладом поперек спины. Если даже там прилично кормят и каждую неделю выдают свежие подштанники. Доходчиво?

— Более чем. Так с этим никто из нас никогда и не спорил. Даже Игорь с Аллой.

— А если чуть-чуть короче? — спросил Басманов, имевший полноценный голос в собрании, но не так часто его использовавший. — Меня фронт ждет.

— Подождет. Через десять минут по тамошнему времени вернешься. Если будет сочтено необходимым. Продолжай, Олег. Надо, чтобы все наконец усвоили, с чем мы имеем дело.

Сказав это, Новиков начал старательно чистить забившуюся трубку. Сам он давным-давно все понимал, последний год по крайней мере, только никогда не получалось сделать свое понимание общим достоянием. Ни на последнем сборе в Замке, ни раньше. Все время что-то мешало процессу расставления точек. Одно дело, что пятнадцать человек, полностью равноправных, в ходе свободной дискуссии просто не в состоянии не то чтобы договориться до чего-то однозначного, а и дослушать до конца чужие доводы. Единоначалие требуется, в какой угодно форме, а его нет и быть не может.

— Вот мы и получили то, что имеем. Все случилось, как в науке химия. Те процессы, которые могут протекать, — протекают. Если так называемых «дуггуров» каким-то образом сдерживали Игроки (дуггуры не вписывались в устраивающую их картину мира), теперь они получили те же возможности, что несколько раньше — мы сами. Никто ведь не станет спорить — когда мы были никем, нашим коллегам жилось намного спокойнее. — Олег изобразил нечто вроде церемонного поклона в сторону Антона и Ирины. — Потом нас выпустили, и всем стало намного хуже…

— Не всем, — снова вмешался Басманов. — Мне и половине России — гораздо лучше.

Кажется, и Ростокин кивнул, но почти незаметно для окружающих.