Непорочная грешница - Рексанна Бекнел

Старуха сразу же устремила взгляд в окно часовни — то самое, за которым, отступив в глубь помещения, стояла Линии. Она смотрела ей прямо в глаза, вернее, прямо в сердце — так, во всяком случае, казалось Линии, поскольку старая карга улыбалась. Это была улыбка древнего, символизирующего зло мстительного идола, и в этой улыбке чувствовалось торжество.

Линни пришла в голову мысль, что бабка знает обо всем, даже о ее любви к Экстону.

Она отпрянула от окна. Усевшись на лавку, Линни обхватила себя руками, словно в надежде защититься таким путем от одолевавших ее черных дум и от дрожи, сотрясавшей тело.

— Они уже здесь? — тусклым, ничего не выражающим голосом справился ее отец.

Как ни странно, в последнее время он снова стал осознавать происходящее, но Линни не испытывала от этого особой радости. Если сэр Юстас в предстоящей схватке окажется победителем, ее отец, очень может быть, снова воспрянет духом, а уж бабка наверняка разве что плясать не станет от радости. Зато она, Линни, будет раздавлена окончательно. Кто бы ни победил в схватке ? сэр Юстас или Экстон, — ее, Линни, жизнь все равно была бы кончена.

— Да, они здесь, — ответила она после минутного молчания, изо всех сил стараясь обрести и сохранить спокойствие. — Приехали герцог Нормандский, бабушка, Беатрис и… и тот человек, за которого она должна выйти замуж.

Линни полагала, что это известие порадует отца, но Эдгар де Валькур снова погрузился в свое привычное дремотное состояние. За последние несколько недели он основательно потерял в весе, и темно-синяя туника болталась на нем. И кожа на лице его свисала с шеи и щек толстыми дряблыми складками, возвещавшими близкую старость.

В груди Линни вдруг стал закипать безотчетный гнев.

— Ты что же, не собираешься к ним выйти? Разве не этого жаждала твоя душа? Появился воин, готовый отомстить Экстону де ла Мансе за все те оскорбления, что он нам нанес, — он, правда, так же, как сам Экстон, сторонник и союзник герцога Генри. Вспомни, но это неважно, Экстон убил твоего сына, обесчестил одну твою дочь и собирается жениться на другой. Он пришел сюда, чтобы отобрать у тебя свой дом, который в свое время ты же сам у него и отнял. Что ж, можешь торжествовать, отец. Можешь радостно посмеиваться и потирать руки в ожидании, когда на брусчатку двора прольется его кровь!

Когда на Эдгара пролился поток злых, сдобренных изрядной долей иронии слов из уст дочери, он, казалось, сник и съежился еще больше. Но она продолжала метать в него стрелы своего гнева и красноречия до тех пор, пока он не повернул к ней залитое слезами лицо. Линни сразу же сделалось стыдно. Видно было, что у него нет ни сил, ни возможности себя защитить, а уж кому, как не ей, было знать, что испытывает беспомощный человек, когда его втаптывают в грязь.

Она поднялась и направилась к нему, не зная хорошенько что ей делать, но понимая, что необходимо хоть как-то утешить. Но Эдгар покачал головой и поднял руки, словно запрещая ей к нему приближаться. Потом неровным, прерывающимся голосом он произнес:

— Все так… и должно было быть. — Он мигнул, и по его морщинистой щеке скатилась одинокая слеза. — Вот если бы моя Элла была рядом…

Элла? По спине у нее пробежал озноб. Отец уже много не упоминал о матери. Услышав, что он назвал ее имя, ни почему-то испугалась.

— Я тоже очень по ней скучаю, папа. — Она смотрела на мокрое от слез лицо и на уродливые меты, которые оставили на нем прожитые годы.

? Она не должна была меня покидать, — прошептал он, жалобно, по-детски, сморщив лицо. — Она бы и не допустила этого, но… господь призвал ее к себе. — Он потряс рукой, будто отказываясь верить в смерть супруги. — велел поступать по справедливости… И поступал. Но…далеко не всегда. — Подбородок у Эдгара болезненно скривился, и по щекам снова заструились слезы. — Я нарушил слишком много божьих заповедей.

Эдгар смотрел мимо дочери на покрытые грубыми фресками стены часовни. Линии проследила за его взглядом и поняла, что он смотрит на изображение Моисея, перед скрижалями, где начертаны божьи заповеди, данные людям. — Я убивал, лгал, грабил своих же соседей… ? Его голос жалобно задрожал и прервался, и Линии по чувствовала, что еще немного — и она сама зальется слезами

— Отец, не время сейчас вспоминать свои грехи и дурные деяния. Ни к чему хорошему это не приведет.

Но Эдгар продолжал созерцать изображение Моисея. Ее же присутствия он, казалось, теперь и не замечал вовсе.

— Я увел жену у соседа, — продолжал он изобличать себя. — Я даже собственной матери не оказывал должного почтения. — Тут он, на удивление, снова вспомнил о дочери и перевел на нее взгляд. — Она хотела, чтобы тебя убили, а я… — Он снова замолчал и склонил голову на тяжко вздымавшуюся грудь.

Линии знала, что бабушка выразила желание убить внучку в самый день ее рождения. Старуха никогда не делала из этого секрета. Но Линии не знала, что же, собственно, спасло ее от смерти.

— За тебя просила Элла, — сказал отец, словно читая ее мысли. — Она молила меня сохранить тебе жизнь, а я… я ни в чем не мог отказать моей Элле. Но это еще не все, — продолжал он, все более воодушевляясь. — Я спас тебя от смерти, но я же тебя и пометил. Я выжег у тебя на ноге знак, а Элла… — Тут он снова замолчал — на этот раз окончательно. Он жег ее огнем? Но…

Тут Линии все стало ясно. Ну конечно — родимое пятно! Значит, это не родимое пятно — а знак, вернее, клеймо, которое ее собственный отец выжег на ее теле!

Крохотный шрам на ноге начал пульсировать от боли словно свидетельствуя: это сделал твой отец, это сделал твои отец…

Линии отпрянула от Эдгара на шаг.

— Это, стало быть, твоих рук дело? Это сделал… ты? — Ее пронзительный, полный обиды голос эхом отдавался под сводами часовни.

— Ну да. Чтобы ублажить свою мать. — Он спрятал лицо в ладонях, плечи его сотрясались от безмолвных рыданий.

«Не столь уж это все и важно», — сказала себе Линии. Не так уж были велики ее страдания в сравнении с теми, что обрушились на нее потом — в период взросления, когда она ощущала постоянную нехватку любви и тепла.

Впрочем, нет, это важно. Он заклеймил раскаленным металлом собственное дитя, которое ни в чем перед ним не провинилось, разве что появилось на свет вторым — в чем тоже, признаться, не было греха.

Первая… вторая… старшая… младшая… Какое, черт возьми, все это могло иметь значение? Да никакого!

Линни скорее всего справилась бы со своим гневом, причем, как это уже часто бывало, — молча. Но в этот момент двери в часовню распахнулись, и звяканье металла о камень возвестило о появлении леди Хэрриет. Линни напряглась и устремила взгляд на старуху, едва сдерживая тяжелое дыхание. Можно было подумать, что она встретилась не с родной бабкой, а со своим смертельным врагом. Что ж, тому были свои причины. Эта женщина ненавидела ее с того момента, как она появилась на свет. Она преследовала Линни всю ее недолгую жизнь, норовила побольнее задеть словом, подвергала жестоким наказаниям — словом, делала все, чтобы превратить ее жизнь в нескончаемую муку.