Те, кто уходит, и те, кто остается - Элена Ферранте

— Спасибо.

— Это не комплимент: ты всегда превосходно писала. Помнишь ту статью о преподавателе богословия?

— Твои друзья ее не напечатали.

— Это было недоразумение.

— Я тогда потеряла веру в себя.

— Жалко. А сейчас пишешь?

— Пытаюсь урывками.

— Роман?

— Не знаю, что выйдет.

— А тема?

— Мужчины, создающие женщин.

— Интересно.

— Посмотрим.

— Ты уж постарайся, очень хочется прочитать.

К моему удивлению, он отлично знал написанные женщинами тексты, которыми я занималась: я думала, мужчины такое не читают. Кроме того, он посоветовал мне книгу Старобинского,[22] которую сам прочел недавно: возможно, я найду там что-то полезное для себя. Сколько же он всего знал! Он с детства был такой, всем интересовался. Он цитировал Руссо и Бернарда Шоу; если я его перебивала, он слушал меня со всем вниманием. Дочери съели свои пончики и стали требовать еще; я рассердилась, но Нино позвал хозяина и попросил принести нам добавку.

— Ты должен предоставлять жене больше свободного времени, — сказал он вдруг Пьетро.

— И так весь день в ее распоряжении.

— Я не шучу. Иначе будешь признан виновным, и не только с общечеловеческой, но и с политической точки зрения.

— И в чем же мое преступление?

— Растрата умственных способностей. Общество, считающее нормальным, что женщина душит свой ум заботой о детях и доме, — само себе враг, хоть и не понимает этого.

Я молча ждала, что скажет Пьетро.

— Элена может культивировать свои умственные способности сколько и как угодно, главное, чтобы она не отнимала времени у меня, — сказал он с иронией.

— А у кого же еще ей его отнимать?

Пьетро нахмурился:

— Когда человек чем-то увлечен, ничто не может помешать ему довести дело до конца.

Я обиделась.

— Мой муж считает, — с натянутой улыбкой процедила я, — что ничто не интересует меня по-настоящему.

Молчание.

— И что, это так? — спросил меня Нино.

Я не задумываясь ответила: не знаю. От неловкости и досады на глаза у меня навернулись слезы. Я опустила взгляд. «Все, хватит пончиков», — сказала я девочкам дрогнувшим голосом. Нино поспешил мне на помощь: «Я съем еще один, один маме, один папе, и вам как раз по одному. По последнему». Он позвал хозяина и торжественно произнес: «Я приду сюда с этими синьоринами ровно через тридцать дней, а вы к тому времени приготовьте нам гору таких же пончиков, хорошо?»

— Так все-таки через месяц или через тридцать дней? — спросила Эльза.

Мне удалось наконец побороть слезы, я посмотрела на Нино и переспросила:

— Вот именно, через месяц все-таки или через тридцать дней?

Мы стали шутить, Деде хохотала над смутными представлениями Эльзы о времени. Пьетро хотел рассчитаться, но обнаружил, что Нино уже заплатил за всех, и запротестовал. Пьетро сел за руль, я устроилась на заднем сиденье между двух клюющих носами дочек. Мы подбросили Нино до гостиницы. Всю дорогу я молча слушала их разговоры: оба были под хмельком. Когда мы прощались, Пьетро с огромным воодушевлением сказал Нино:

— Зачем тратить лишние деньги? У нас есть комната для гостей, в следующий раз останавливайся у нас, не стесняйся!

— Мы меньше часа назад говорили о том, что Элене нужно больше свободного времени, — улыбнулся Нино, — а ты хочешь еще и меня на нее повесить.

— Я была бы очень рада, — вмешалась я вяло, — и Деде с Эльзой тоже.

Но как только мы с Пьетро остались одни, я сказала ему:

— Прежде чем приглашать, мог бы со мной посоветоваться.

Он завел мотор и посмотрел на меня в зеркало заднего вида:

— Я думал, ты обрадуешься.

Конечно, я обрадовалась, я очень обрадовалась. Только вот я чувствовала себя так, будто мое тело превратилось в яичную скорлупу: стоит чуть надавить на руку, на лоб, на живот, как она треснет, и все мои секреты вывалятся наружу, даже те, что я держала в тайне от себя самой. Я старалась не считать дни до встречи и сосредоточилась на текстах, как будто Нино заказал мне эту работу и к своему возвращению желает видеть результат. Я мечтала, как скажу ему: «Я послушала твоего совета. Ты велел поторопиться — вот, смотри: это мои наброски. Надеюсь услышать твое мнение».

Отличный стимул. Тридцать дней пролетели даже слишком быстро. Я забыла об Элизе, больше не думала о Лиле, не звонила Мариарозе, не читала газет, не смотрела телевизор, забросила детей и домашние дела. От арестов, столкновений, убийств и войн — всего, что сотрясало Италию и всю планету, до меня доносились только слабые отзвуки; за напряженной избирательной кампанией я тоже мало следила. Зато я прилежно писала. Я ломала голову над кучей старых вопросов, пока мне не показалось, что я наконец хотя бы на бумаге привела свои мысли в порядок. Иногда мне хотелось обсудить написанное с Пьетро. Он был умнее меня и наверняка предостерег бы от необдуманных, упрощенных или глупых выводов. Но я не стала: ненавидела, когда он давил на меня своими энциклопедическими знаниями. Особенно упорно я работала над первыми двумя главами Книги Бытия. Я рассматривала их последовательно: первое описание создания человека как своего рода вершины сотворения мира, а второе — как более подробное изложение той же истории, которая казалась мне вполне динамичной. Писала я примерно следующее: Бог сотворил человека — Иш — по своему образу и подобию. Он создал и мужскую особь, и женскую. Но как? Сначала создал Иш из праха земного, вдохнув в ноздри его дыхание жизни. А потом появилась Иша́ — женщина, созданная из уже сотворенного мужского тела — не из косного вещества, а из живой материи, из ребра Иша, чья рана тут же затянулась. В результате Иша́ может сказать: она не такая, как все, что было создано ранее, она не я, но при этом ее плоть от моей плоти, ее кость от моей кости. Бог породил ее от меня. Меня он оживил дыханием жизни, а ее произвел от моего тела. Я Иш, а она Иша́. Самое имя ее — главное доказательство того, что она произошла от меня, а я создан по образу Божьему и ношу внутри себя Слово. Сама по себе она — всего лишь суффикс, добавленный к моему корню, и потому изъясняться может только моим словом.

Дни проходили в приятном интеллектуальном возбуждении. Единственное, что меня пугало, — что я не успею вовремя написать читабельный текст. Я сама себе поражалась: ради того чтобы заслужить одобрение Нино, я писала намного легче и быстрее.