Эрнст Генри - Леонид Михайлович Млечин

1957 года 1-й секретарь ЦК КПСС провозгласил тост в честь Сталина. А 6 ноября того же года выступал на сессии Верховного совета СССР, посвященной 40-летию Октябрьской революции:

— Критикуя неправильные стороны деятельности Сталина, партия боролась и будет бороться со всеми, кто будет клеветать на Сталина, кто под видом критики культа личности неправильно, извращенно изображает весь исторический период деятельности нашей партии, когда во главе Центрального комитета был И. В. Сталин. Как преданный марксист-ленинист и стойкий революционер, Сталин займет должное место в истории. Наша партия и советский народ будут помнить Сталина и воздавать ему должное.

Но процесс реабилитации продолжался. Хрущеву докладывали о том, что происходило при Сталине. Он не мог оставаться равнодушным.

— Товарищи! — скажет через несколько лет Никита Сергеевич. — Время пройдет, мы умрем… Но пока мы работаем, мы можем и должны прояснить некоторые вещи, сказать правду партии и народу… Сегодня, естественно, нельзя вернуть к жизни погибших… Но необходимо, чтобы все это было правдиво изложено в истории партии. Это необходимо сделать для того, чтобы подобные факты в будущем не повторялись.

Хрущеву претили сталинские преступления, но он не в состоянии был осудить систему, которая сделала эти преступления возможными.

Никита Сергеевич посочувствовал работникам идеологического фронта, которым пришлось развернуться на 180 градусов и критиковать то, что они столько лет восхваляли:

— Очень многие товарищи — бедняги (пусть они на меня за это не обижаются), работающие на различных участках идеологического фронта, сами замазаны в этом деле.

В зале засмеялись. Но признаки вольнодумства в Советском Союзе усилили антихрущевские настроения в руководстве страны и в аппарате. Критика Хрущевым Сталина, считали его противники, разрушительна для социализма, и эту критику надо остановить.

Хрущевская десталинизация была частичной, двойственной, противоречивой. Смысл хрущевского доклада на ХХ съезде сводился к тому, что вся вина за преступления ложится на Сталина и нескольких его подручных. А остальные ни о чем не подозревали. Главное было не допустить и мысли о том, что массовые репрессии стали порождением системы. Ведь в таком случае следовало бы ставить вопрос о демонтаже всей системы. Чтобы избавиться от сталинизма, следовало изменить все политическое устройство страны. Но об этом никто и подумать не мог.

Довольно быстро партийные секретари сообразили, что, разрешив критиковать Сталина и преступления его эпохи, они открывают возможность обсуждать и критиковать и нынешнюю власть, и саму систему. Теперь уже в разоблачении сталинских преступлений видели одни неприятности. В результате общество так и не осознало, что творилось. Не ужаснулось! Не осудило преступников. И себя — за соучастие. Не извлекло уроков из трагического прошлого.

Никиту Сергеевича Хрущева в октябре 1964 года отправили на пенсию. На первом же заседании нового партийного руководства, посвященном идеологическим вопросам, член Президиума и секретарь ЦК Михаил Андреевич Суслов, обычно осторожный в высказываниях, выступил необычно зло:

— Когда стоял у руководства Хрущев, был нанесен нам огромнейший вред, буквально во всех направлениях, в том числе и в идеологической работе. А о Солженицыне сколько мы спорили, сколько говорили. Но Хрущев же поддерживал всю эту лагерную литературу. Нужно время для того, чтобы исправить все эти ошибки, которые были допущены за последние десять лет.

Главный партийный идеолог сформулировал позицию: ошибочно то, что делал Хрущев, а не Сталин. Вся кампания десталинизации — большая ошибка. При Сталине хорошего было больше, чем плохого, и говорить следует о хорошем в истории страны, о победах и достижениях. О сталинских преступлениях — забыть. Те, кто отступает от линии партии, должны быть наказаны. Большая часть брежневских чиновников начинали свою карьеру при Сталине. Признать его преступником означало взять часть вины и на себя, они же соучаствовали во многом, что тогда делалось.

Но были и соображения иного порядка, важные и для чиновников молодого поколения, начавших карьеру уже после Сталина. Они не несли никакой ответственности за прошлое. Но тоже защищали беспорочность вождя — по принципиальным соображениям. Если согласиться с тем, что прежняя власть совершала преступления, значит, придется признать, что и нынешняя может как минимум ошибаться. А вот этого они никак не могли допустить. Народ должен пребывать в уверенности, что власть, люди у власти, хозяин страны всегда правы. Никаких сомнений и никакой критики допустить немыслимо!

Новый руководитель партии Леонид Ильич Брежнев сокрушался:

— ХХ съезд перевернул весь идеологический фронт. Мы до сих пор не можем поставить его на ноги. Там говорилось не столько о Сталине, сколько была опорочена партия, вся система… И вот уже столько лет мы никак не можем это поправить.

Брежнев, как и многие другие руководители страны, в душе сохранил восхищение Сталиным и считал катастрофой не сталинские преступления, а их разоблачение. Хотелось оставить в памяти народа достижения и победы, порядок и дисциплину, связанные с именем Сталина, и забыть массовые репрессии, концлагеря, нужду.

Брежневское Политбюро сформулировало идеологическую платформу, на которой сложилось мировоззрение целых поколений. Перемены в идеологической атмосфере почувствовались достаточно быстро. Прежде всего в отношении к истории Великой Отечественной войны. При Хрущеве начался разговор о причинах катастрофического поражения летом 1941-го, о трагической участи миллионов советских солдат, попавших в плен. Теперь настроения менялись.

Чиновники сразу почувствовали, что линия изменилась. Вот почему власть была бескомпромиссна в борьбе за историю и в первую очередь обрушилась на тех, кто пытался восстановить реальное прошлое страны. На идеологических совещаниях звучали требования «вступиться за годы культа личности, перестать чернить прошлое, надо печатать литературу, которая воспитывает героизм и патриотизм». Аппарат ЦК занялся ликвидацией идеологического ущерба.

Это одним из первых ощутил Илья Григорьевич Эренбург. Классик советской литературы написал воспоминания, но они с трудом продирались через цензуру. Красный карандаш орудовал безжалостно. В январе 1960 года Эренбург, увлекавшийся садоводством, написал в «Вечерней Москве» заметку, рекомендуя выращивать круглогодично зимний салат. Хрущев со свойственным ему неподдельным интересом ко всему новому и полезному прочитал заметку и, встретив 15 января Илью Григорьевича на сессии Верховного совета СССР, попросил писателя дать ему попробовать салат. На следующий же день Эренбург прислал помощнику 1-го секретаря ЦК Владимиру Лебедеву образцы салата с краткой запиской: «Буду Вам благодарен, если Вы перешлете прилагаемый при этом салат Никите Сергеевичу. Его выращивает т. Василенко в Академии им. Тимирязева и я у себя на даче».

Третьего августа 1963 года Хрущев принял Эренбурга. Писатель