Шекспир. Биография - Питер Акройд

Поучительно сравнить героинь его пьес со «смуглой леди» сонетов. Комические женские персонажи полны жизни и уверены в себе, они обладают необычайной силой воли в мире, где «воля, желание»[275]обозначало также сексуальную энергию и могущество пола. Шекспир хорошо это понимал. Но у него есть и другие женские образы, движимые более опасными силами. Тед Хьюз заметил в пьесах признаки отвращения к развратным женщинам и «одержимость целомудрием». Это можно отнести и к поздним пьесам, где у героинь — Миранды, Пердиты и Имогены — отсутствует плотское начало. Но при таком анализе не вполне ясно, что тут идет от Шекспира и что — от его комментаторов. Говоря иначе, у Шекспира действительно не существует типичного женского образа, и, может быть, интереснее рассмотреть реакцию мужчин в его пьесах на женские характеры. Самая очевидная и распространенная реакция — ревность, ревнует ли Отелло Дездемону или Леонт — Гермиону. Ревностью также рождено драматическое напряжение в сонетах. Там много говорится о подозрении в предательстве и о реальной измене. Общим местом шекспировской биографии стало предположение, что Шекспир подозревал отсутствовавшую жену в неверности. Возможно, это правда, но она недоказуема. Мы можем только говорить о том, что измена, подлинная или предполагаемая, играет столь же большую роль в сюжетах шекспировских пьес, как и в его сонетном цикле.

Верно, конечно, что большинство пьес Шекспира включает в себя все мыслимые стороны любви и что это — самая выдающаяся трактовка любовной темы на английском языке. Естественно и неизбежно, что сексуальные отношения, как часть любовной привязанности, занимали его мысли. Но это не объясняет, почему секс часто вызывает стыд, ужас и отвращение. Говоря о любви, Шекспир часто использует символику военных действий. Единственная пара, кажущаяся счастливой в браке, — это Клавдий и Гертруда в «Гамлете», хотя, конечно, Макбет с женой тоже относятся друг к другу не без нежности. Но эти удачные пары едва ли представляют собой то, что в современном мире назвали бы образцом для подражания. Несчастная любовь или конфликт любящих становятся стержнем пьесы, и драматическая коллизия совсем не обязательно отражает личные переживания Шекспира. Нет необходимости усматривать здесь пронзительную автобиографическую ноту.

Короче — все, что счастьем мы зовем[276]

Джеймс Бербедж умер в конце января 1597 года и был похоронен в маленькой церкви в Шордиче в присутствии семьи и актеров. Кто-то предположил, что он скончался от огорчения, когда провалился его план по превращению «Блэкфрайерз» в настоящий театр, но, думается, он был слишком жестким и опытным организатором, чтобы так реагировать на мелкие трудности. В любом случае ему было уже хорошо за шестьдесят, а для шестнадцатого века это большое достижение. Он оставил все двум сыновьям, продолжившим отцовское театральное дело. «Театр» достался Катберту Бербеджу, который был совладельцем компании, но не играл на сцене, а «Блэкфрайерз» — актеру и совладельцу Ричарду Бербеджу; это наследство могло показаться обоим сыновьям «отравленной чашей», особенно когда Катберт никак не мог договориться с хозяином земли, занятой под «Театр». Срок аренды истекал в апреле 1597 года; Джайлз Аллен соглашался продлить его, но возражал против Ричарда Бербеджа в качестве поручителя. Итак, похоже, что в конце весны и начале лета 1597 года, пока шли переговоры вокруг заброшенного «Театра», «Слуги лорда-камергера» играли в «Куртине». Именно в «Куртине» были представлены Две завершенные части «Генриха IV».

Фактически Шекспир приостановил работу над второй частью «Генриха IV» чтобы сосредоточиться на «Виндзорских насмешницах». Принято считать, что эта последняя из комедий была написана для ежегодного праздника в честь ордена Подвязки, состоявшегося в Уайтхолле 23 апреля 1597 года. В этом году чествовали новоизбранного рыцаря ордена Джорджа Карея, лорда Хансдона; он только что был назначен лордом-камергером вместо покойного лорда Кобема, и «Слуги лорд-камергера», таким образом, перешли под его покровительство. Зима правления Кобема для актеров перешла в сияющее лето под покровительством сына их прежнего патрона. Старший лорд Хансдон очень привечал театр, и, скорее всего, его сын продолжил эту достойную традицию. Говорили, что королева (как мы уже отмечали) попросила пьесу о влюбленном Фальстафе[277], таковая была написана Шекспиром за две недели. Очевидно, лорд Хансдон довел до его сведения королевскую просьбу, и Шекспир немедленно взялся за работу. Если принять во внимание количество спектаклей, сыгранных «Слугами лорда-камергера» при дворе, становится достаточно очевидным, что труппа пользовалась королевской благосклонностью. Хотя Шекспир и не был придворным поэтом, но его пьесам явно оказывали предпочтение.

Действие «Виндзорских насмешниц» разворачивается в Виндзоре просто потому, что церемония посвящения в рыцари происходила в часовне Святого Георгия при Виндзорском замке. Ничто не указывает на то, что на таких празднествах какую-либо пьесу играли целиком, если бы не сцена маскарада в последнем акте с миссис Куикли, переодетой в царицу фей[278], которая могла скорее исполняться в замке, чем на празднике в Вестминстерском дворце. За две недели вполне можно придумать композицию, вместе с какими-то второстепенными эпизодами и отрывками диалогов. Впоследствии Шекспир дописал пьесу, доведя ее до праздничной кульминации. Роли Фальстафа и Шеллоу, Пистоля и Барндольфа были слишком хороши, чтобы их бросить; восторженное отношение публики возродило их. Первое печатное издание пьесы привлекает внимание читателей следующей характеристикой: «Превосходная, смешная, изобретательная комедия о Джоне Фальстафе и веселых вдовушках из Виндзора». Шекспир мог включить туда материал, не использованный в исторических пьесах. У него ничего зря не пропадало. Он также внес в пьесу и современную ноту. Один из разгневанных мужей, озабоченный предполагаемой изменой своей жены с Фальстафом, называет себя вымышленным именем Брук. Это кажется очевидным, пусть и безобидным, выпадом против семейного клана Бруков, глава которого, лорд Кобем, недавно скончался. Впрочем, тут можно усмотреть также и выпад против сэра Ральфа Брука, Йоркского герольда, который оспаривал право Шекспира на ношение герба. Как бы то ни было на самом деле, распорядитель королевских увеселений обязал Шекспира заменить «Брука» на «Брума». В любом случае смысл шутки утрачен для потомства. Там были и другие шутки, одна — о немецком графе, заочно посвященном в рыцари, — свидетельствует о внимании Шекспира к происходящим вокруг событиям.

То, что пьеса так легко вышла из-под пера автора, говорит о присущем ему от природы остроумии, последнее же означает, что ее можно рассматривать как традиционную английскую комедию. Там есть все составляющие английского юмора — постоянное сводничество, непристойные словечки и курьезное переодевание мужчины в женскую одежду, как это делает Фальстаф, изображая толстуху из Брентфорда, чтобы его не узнали. Есть в пьесе и комический француз, а в конце самым естественным образом происходит поворот к сверхъестественному. И, что еще важнее, плотские устремления неуклонно преобразуются в фарс. На этом строятся сотни английских комедий, и в данном случае сексуальный намек и скабрезная шутка находят свое законное место. Не раз замечали, как в комедии сотнями разных способов искажается и коверкается английский язык в устах Француза и Валлийца; но это лишь еще одно проявление разнообразия и гибкости шекспировского стиля, когда автор достигает высот своего творчества. В мире, где в качестве нормы предлагаются абсурд и нелепость, слова сами по себе превращаются в фарс. В каком-то смысле «Виндзорские насмешницы» напоминают ставшие к тому времени очень популярными городские пьесы; но тут мы имеем дело с более добродушным настроем. Разворачивая действие в провинциальном городке, за пределами Лондона, Шекспир избегает приемов городской сатиры, свойственных Джонсону и Деккеру.