Мадьярские отравительницы. История деревни женщин-убийц - Патти Маккракен

– Дай мне пятьдесят пенге!

В тот самый момент, когда эти слова сорвались с ее губ, она пожалела, что не потребовала больше: ста пенге, ста пятидесяти.

– Нет! И вообще, для чего тебе нужны деньги? – Марица оттолкнула ее, высунулась чуть дальше в дверном проеме, чтобы осмотреть свой двор, и снова перевела взгляд на своего старого врага, после чего заключила: – У меня сейчас уже нет причин помогать тебе. Мне от тебя больше ничего не нужно.

Туман, сменивший дождь, принес с собой удивительное тепло. Солнце стало палить вовсю. Тетушка Жужи взмокла под несколькими слоями мокрой одежды, которая до этого вызывала у нее только озноб. Пальто она теперь перекинула через руку. Она почувствовала, как ее охватывает паника. Она уронила свою корзину на землю и попыталась сбросить следом и пальто, однако то словно прилипло к мокрому рукаву ее платья. Бывшая повитуха отчаянно ругалась и чуть ли не плевала на свое старое пальто, пока то, наконец, не упало на корзину с мягким стуком. Тетушка Жужи раздраженно пнула его несколько раз, понимая, что ситуация ускользает из-под ее контроля.

Она заколотила кулаками по воздуху и затопала ногами:

– Отдай мне деньги, Марица! Прямо сейчас! Если ты этого не сделаешь, я встряхну весь Надьрев, как грязную скатерть, и вся деревня просто развалится!

В ответ на это Марица, не произнося больше ни слова, захлопнула входную дверь с таким грохотом, что Барток за забором вздрогнул от неожиданности.

Тетушка Жужи спустилась с крыльца, пересекла двор и вышла наружу, с таким же грохотом захлопнув за собой калитку. Затем она посмотрела в сторону корчмы – и поняла, что слишком устала, чтобы идти туда. Ее собственный дом был единственным местом, где она хотела бы сейчас оказаться.

* * *

Барток добрался до деревенской ратуши, чтобы сообщить графу Мольнару о результатах своих наблюдений, прежде чем отправиться туда, где он остановился. Чтобы снова пойти с глашатаем по деревне для ареста подозреваемых, ему надо было переодеться в свою форму.

Граф Мольнар без промедления позвонил прокурору, чтобы сообщить ему о результатах миссии Бартока.

Всенощное бдение

Четверг, 18 июля 1929 года, вечер

На ладони тетушки Жужи блестели маленькие пятнышки ржавчины, там же появилась темно-красная отметина. Проволочная ручка лампы всегда оставляла такой отпечаток, когда бывшая повитуха крепко, как сейчас, держала ее. Тетушка Жужи раскрыла ладонь, оставив лампу свободно висеть на ней, и осмотрела ее в лунном свете. Лампа скрипела на петлях в тех местах, где скопились кусочки ржавчины. Когда старая лампа раскачивалась – либо от ветра, либо от движения руки бывшей повитухи, – от нее всякий раз отлетала очередная порция ржавчины, которая усеивала все вокруг нее.

В течение нескольких часов тетушка Жужи слышала, как деревенский глашатай бил в свой барабан у ворот разных домов.

Она слышала, как ее сестра кричала на улице, когда жандармы тащили ее за собой. Заглянув в щель между досками забора, она видела, как Лидия боролась с офицерами. И как то же самое делала Роза. После этого бывшая повитуха на четвереньках проползла в тыльную часть дома, где пряталась в течение нескольких часов.

Она прекрасно понимала, что именно этим все и должно было закончиться. Выхода не было. Деревня была закрыта, выскользнуть из нее было невозможно. Все входы-выходы охранял и ночной сторож, и жандармы, и те, кто им помогал. Если даже и сбежать из Надьрева, то ночь придется провести в лесу среди камышовых волков. Тетушка Жужи осознала: жандармы расставили ловушку, и она выступила в качестве пчелиной матки, у которой отняли улей. Когда же они придут лично за ней? Это было мучительное ожидание, и она понимала, что именно этого они и добиваются.

Однако когда они придут, она будет готова. Тетушка Жужи дрожащими руками зажгла свою лампу и вышла на улицу, чтобы стать часовым на защите своей собственной судьбы.

Всю ночь она прождала на углу Зеленой и Сиротской улиц, расхаживая взад-вперед между ними и высматривая жандармов, которые, по непонятным для нее причинам, за ней так и не пришли. Все это время над ней звучало тремоло одинокой гагары.

Девочки, пасущие гусей, и вскрытые могилы

Будапешт Три недели спустя

Джек Маккормак уже несколько недель находился в командировке вместе со своим коллегой, Майком Фодором, уроженцем Венгрии. Как только оба журналиста прибыли в Будапешт, Маккормак нанял сестру Фодора, Элизабет, в качестве своей помощницы. Она была репортером одной из семейных газет, издававшихся в Будапеште, и свободно говорила по-английски. Кроме того, у нее имелись необходимые для Маккормака связи.

Приехав в Венгрию, Маккормак сразу же отметил для себя, что репортеры здесь делали свою работу практически так же, как их коллеги делали ее в Вене. Некоторые журналисты работали непосредственно в пресс-центре, организованном в отделении почты и телеграфа, но большинство из них предпочитали составлять свои репортажи в кафе. В Вене они делали это в кафе «Лувр» с чрезвычайно любезным метрдотелем Густавом, а в Будапеште – в кафе «Нью-Йорк». Единственная разница заключалась лишь в том, что Будапешт, в отличие от Вены, не являлся крупным центром средств массовой информации, поэтому за пределами кафе «Нью-Йорк» необходимые для репортажей сведения обычно собирали фрилансеры или же сотрудники местных газет.

Однако «дело Надьрева» привлекло десятки иностранных журналистов со всего мира. В кафе «Нью-Йорк» теперь толпилась масса репортеров, само кафе стало похоже на оживленный торговый зал. Освещать это дело было проще из Будапешта по той причине, что из Надьрева это делать было практически невозможно. Чтобы добраться до Надьрева, требовался в лучшем случае еще один день, а, оказавшись там, было крайне затруднительно отправлять оттуда репортажи. Делать это было возможно разве что по почте, а на доставку корреспонденции в Америку могли уйти недели. Кроме того, отделение почты и телеграфа в деревне не было оборудовано аппаратурой для работы с беспроводными передачами того типа, который использовался американскими новостными агентствами. Все, что поступало из европейских новостных бюро, отправлялось по телефону в Париж, а уже оттуда по проводной или беспроводной связи отсылалось в Соединенные Штаты. В деревушке было всего два телефона, и качество связи по междугородней линии оставляло желать лучшего.

Кроме того, в Надьреве журналистам не было места ни где переночевать, ни где перекусить (ни корчма семьи Цер, ни другая, менее посещаемая корчма больше не работали). Таким образом, единственным приемлемым вариантом для работы зарубежных репортеров над сенсационными репортажами из Надьрева оставался Будапешт.