Законы отцов наших - Скотт Туроу

Я не знал, как быть с Хоби. Мы не разговаривали вот уже несколько недель. Снова и снова я говорил себе, что он здесь ни при чем, что это дурацкое совпадение, но, конечно же, не мог заставить себя поверить в полную непричастность Хоби. По дороге домой, когда время уже близилось к трем, я остановился у коттеджа Грэма. В моей машине лежали последние пожитки Сонни. Первоначально я намеревался оставить эти две коробки у двери, но теперь Сонни была для меня единственным человеком, способным дать дельный совет, как поступить в такой ситуации. Я несколько раз нажал на кнопку звонка. Небо было чистым, без единого облачка, а воздух — прозрачным и свежим, и на большой клумбе между домом и гаражом к солнцу тянулись яркие цветы, названий которых я не знал.

— Сахиб. — Грэм открыл дверь и потер глаза. Очевидно, мой звонок прервал его сон. На нем были американские шорты. — Что угодно?

— Я хотел бы перекинуться парой словечек с Сонни.

— Клонски? Я не видел ее целую неделю, дружище, если не больше. Порхает, как мотылек. То здесь, то там. Она работает официанткой в баре «Робсон». В две смены. Хочет подкопить деньжат к отъезду. У нее вроде бы что-то вырисовывается с Корпусом мира. Ей предложили работу на Филиппинах.

Во время нашего последнего разговора по телефону Сонни поделилась со мной этой новостью.

— Красочное место действия, — продолжал между тем Грэм, словно анализируя литературное произведение. — Хотя в целом гамбит мне не совсем ясен, должен признать. Состояние крайнего возбуждения. Несмотря на все внешнее хладнокровие. По моей оценке, во всяком случае.

Несмотря на всю мою неприязнь к этому человеку, для меня было утешением услышать суждение, столь близкое моему. Со временем я научился воспринимать Грэма более объективно. Он вновь щеголял своим британским происхождением, стараясь казаться большим англичанином, чем сама королева. Для его речи было характерно почти полное отсутствие заимствований из американской лексики. Напротив, он старался везде, где только можно, употреблять англицизмы, словно в нем засела непоколебимая убежденность, что на культурном уровне исход войны за независимость так и не был решен. Иногда его голос буквально вибрировал, когда он произносил «р» с оксфордским акцентом, но бывало и так, что он говорил на чистейшем кокни, как лондонский трубочист. У него было больше лиц, чем у Калибана. Он очень ловко умел перевоплощаться, принимая облик, соответствовавший моменту. Грэм ставил себя выше американской культуры, и в то же время, как я теперь отчетливо представляю себе, он наверняка ударился бы в бега, если бы кто-нибудь предложил ему вернуться на родину. Он ценил и обожал американскую свободу. Это была транспозиция в царство равенства, где никому не было ровным счетом никакого дела до его произношения, выдававшего принадлежность к среднему классу.

— Заходите, Кемосаб. А то эти типы, мои соседи, завязывают свои бриджи узлом, когда я начинаю разгуливать в трусах на свежем воздухе.

Он предложил мне кофе, однако я не двинулся дальше холла, где поставил коробки с вещами Сонни. Теперь, когда здесь не было и намека на экзотическую вечеринку, дом приобрел довольно симпатичный вид. Маленький, но уютный, в котором обстановка свидетельствовала о том, что его хозяин человек не слишком бедный и со вкусом: простые диваны и большие картины на стенах, дышавшие эмоциями, уйма мексиканских безделушек и ковры на полу, лежащие под разными углами друг к другу. Простая, но подобранная со вкусом обстановка диссонировала с жизнью сибарита, которую вел здесь Грэм. Я ожидал, что почувствую запах спермы, въевшийся в обои и ковры и витающий в воздухе, подобно запаху, остающемуся на улице после проезда мусоровозки.

Естественно, в числе прочих тем был упомянут взрыв в Центре прикладных исследований. Преподавателей и профессоров университета в этот день вряд ли могло интересовать что-либо другое. Утром на Университетском бульваре трое хиппи, накачавшиеся дешевым вином, шатались взад-вперед и гнусавили песни о том, что революция уже началась.

— Я слышал, на месте взрыва нашли остатки канистры из-под электролита. Что бы это могло значить, дружище? Как вы думаете?

— Электролит, — повторил Грэм. Очевидно, он еще не слышал об этом. — Я бы сказал, что ничего удивительного в этом нет. Химический термин — серная кислота. Одна из главных составных частей, применяющихся для изготовления нитроглицерина, который затем смешивают с парафином, нитроклетчаткой и кое-какими другими химикатами и получают пластиковую взрывчатку. — Он кивнул, как всегда довольный своими обширными познаниями.

— А как насчет мешков с песком? — спросил я. — Ведь они вряд ли могут иметь к этому какое-либо отношение?

— Как раз напротив, приятель. Предположим, вам удалось изготовить мощную взрывчатку, вы должны куда-то ее заложить, сделать отверстие для взрывной силы. Для этой цели лучше всего подходят мешки с песком. Если их правильно расположить, это может существенно повысить эффективность взрыва. Вот так. — Грэм почесал нос.

Я не мог сдвинуться с места. «О, Хоби, — подумал я. — Боже мой, Хоби, куда ты вляпался?» Грэм внимательно наблюдал за мной.

— Уж не затесался ли в эту историю с электролитом и мешками с песком какой-нибудь маленький проказник, которого мы холим и лелеем? — спросил он.

Свою революцию Грэм творил в спальне, где присутствующие лица могли стать вселенной без правил, где их поведение могло выражать всю их уникальность так же, как если бы это было во сне. Во всех других отношениях он предпочитал мир и покой. Еще при первой нашей встрече он ясно дал мне понять, что Эдгары ему глубоко антипатичны.

— Грэм, я услышал случайно одну историю.

— Ах вот оно что, милейший? Тут множество всяких историй. Долбаный городишко просто пучит от слухов, я бы сказал. Миротворчество в разгаре. Эра психоделии, не так ли? Трудно отделить фантазию от действительности и наоборот. Мало ли что болтают люди. Всему цена — ломаный грош, да и то в базарный день. — В его глазах читалось равнодушие презрения. — Удобный момент шагнуть вперед, думается мне. Либо выложить все начистоту, либо жить с оглядкой. Выбор уже сделан, дружище. Лучше всего признать это.

Я так и не понял до конца, на что он намекал. То ли хотел выудить у меня все, что мне было известно, то ли оказать мне услугу. Грэм окинул меня проницательным взглядом, как бы предупреждая, а затем кивнул своей белесоватой головой с длинными волосами. На прощание Грэм пообещал уведомить Сонни о моем визите.

К тому времени, когда я вернулся домой с работы, то есть часов около четырех пополудни, Эдгара уже выпустили. Как выяснилось, дэмонская городская полиция действовала наобум. Они решили задержать обычных подозреваемых — каждого радикала, члена «Одной сотни цветов», местонахождение которого было им известно. Келлета, Ядгара, Кливленда Марша. Еще шесть-семь человек. Члены организации Эдгара почти весь день пикетировали полицейский участок, скандируя лозунги, и я некоторое время чувствовал угрызения совести из-за того, что не присоединился к ним. Около двух часов дня адвокаты Эдгара подали в суд петицию, и полиция, не желая втягиваться в судебное разбирательство, предпочла освободить его и большинство остальных задержанных. При освобождении представитель прокуратуры объявил Эдгару и репортерам, что подозрение с него по-прежнему не снято. Под стражей остался один Кливленд. При аресте полицейские произвели обыск и обнаружили в его квартире четыре фунта кокаина и более тысячи доз ЛСД в целлофане. Ему собирались предъявить обвинение. Когда Эдгар рассказывал мне все это, меня опять посетила тревожная мысль о Хоби. Я прекрасно отдавал себе отчет, что нет никакого смысла расспрашивать Эдгара о роли Хоби, так как революционная дисциплина запрещала признавать что-либо. В то же время меня бросало в дрожь от одного предположения, что мне, возможно, придется звонить Гарни Таттлу и сообщать ему неприятную новость.