Ричард Длинные Руки - штатгалтер - Гай Юлий Орловский

– Ты хорош, гордыня Люцифера перед твоей… тьфу, прах. Даже не знаю, почему ты еще не в аду? В самой глубокой яме?

– Могу предположить, – ответил я.

– Почему?

– Люцифер, – сказал я, – жаждал всего лишь сместить Творца и сесть на Его место. Борьба за трон. Никаких новых идей, как сделать мир лучше. Просто опустить зад на сиденье трона, взять в руки скипетр и державу и окинуть всех надменным взглядом. Дескать, теперь вас и ваших жен буду иметь, как захочу и когда захочу!..

– Ну-ну, – сказал он с интересом. – А что может быть еще?

– Борьба за трон может быть оправдана только в одном случае, – подчеркнул я, – если есть ясная и продуманная программа, как сделать мир прекраснее! И сторонники этого борцуна должны поддерживать именно программу, а не самого лидера. Для того чтобы после победы работать еще больше, делая мир прекраснее, а не наслаждаться властью над побежденными!

Он слушал не только с интересом, но уже и с напряжением, стараясь понять это новое, что приходит в мир с быстро развивающимся человеком.

– Хочешь сказать… Люцифера не за гордыню?..

– В яблочко, – сказал я. – Была бы у Люцифера такая программа, Творец сказал бы с радостью: ты молодец! Вот тебе власть, бери и делай этот мир еще прекраснее. А я пока розы повыращиваю. Или капусту. Но у Люцифера ничего не было, кроме зависти и жажды власти ради самой власти!.. А проросло все из гордыни, что, дескать, он такой же по блеску и величию, а сидит на ступеньку ниже.

Он долго молчал, коньяк отхлебывал с большими паузами. Несколько запоздало я сотворил горку мясных деликатесов. Азазель посмотрел с подозрением.

– Настоящее?

– Как и вино, – ответил я.

Он сказал с тяжелым вздохом:

– А Насира творит только видимость. Его вино, правда, тоже можно пить, а пищу есть, но вино не пьянит, а пища не насыщает.

– Это натуральное, – заверил я. – Принцип иной. Мы же, сам знаешь, по чьему образу и подобию. Начинаем с малого, но все настоящее. Потому и будем драться за этот мир, как муравьи, не щадя живота своего. Чтобы от малого переходить к большому, потом к великому, а затем…

Я замолчал с многозначительным видом. Он посмотрел искоса, зябко передернул плечами.

– Страшно и подумать, что натворите.

Вдали над холмом остро блеснуло. Я дернулся, едва не выронил фужер. Со сверкающей, как раскаленная добела спица, вершины скардера ударил яркий луч света, направленный вертикально вверх.

– Заработало, – прошептал я.

Азазель подхватился, наклонился над перилами.

– Эта штука… послала о себе весть?

– Похоже, – проговорил я с трудом. – Вряд ли это маяк, как мы привычно думаем, цепляясь за местные реалии, но… Такое Маркус уж точно заметит… Не может не заметить!

Он спросил жадно:

– Думаешь, клюнет?

– Спроси что-нибудь полегче, – ответил я с тоской. – Но даже, если весь Маркус – чисто механический девайс, и то должен проверить, что это.

Он кивнул.

– Ну да, а люди проверят обязательно. Если в нем, конечно, люди.

– Да и демоны должны проверить, – сказал я. – Слишком уж это не из нашего мира. То ли демоны оставили, то ли ангелы…

Исполинская спица скардера светится на верхушке розовым, переходящим неторопливо в пурпур.

– Странно, – сказал я, – что ничего не можете рассказать о том, что было раньше. Все-таки Великие Войны магов сотрясали всю землю!

Он покачал головой.

– Думаешь, ангелов ваша жизнь хоть чуть-чуть интересовала? Они, правда, замечали, что люди то уничтожают себя почти полностью, то снова вылезают из нор и стремительно заселяют землю. Потому и не могут ничего рассказать о предыдущих цивилизациях, об их мощи и причинах гибели. И только с появлением Христа и созданием церкви что-то изменилось. Даже не что-то… многое изменилось!.. Ты эту ночь проведешь снова в постели той пышечки?

Я с тоской посмотрел на багровое зарево, настоящий ад в небе, страшно даже всматриваться чересчур пристально.

– Нет, – ответил я. – Просто, наверное, прогуляюсь перед сном.

Его улыбка стала шире.

– И снова у двери спальни той леди?

Я возразил с достоинством:

– У меня есть и другие интересы. В смысле, не просто другие, а высокие!

– Слушай, паладин, – сказал он заговорщицки, – а ты мне нравишься. Может быть, зайдем оба? Вдруг она только обрадуется?

– Нет, – сказал я поспешно, – я больше в такое не играю. Теперь смиряю себя, и вообще…

Он всмотрелся пристально, в изумлении покачал головой.

– Да ты через все это прошел!.. И ты все еще паладин?

– Я потом стал паладином, – сказал я нервно. – Когда завязал. Все, хватит, я теперь нравственный и почти непьющий. В общем, как бы. Скоро в церковном хоре петь буду и на спицах вязать. Или крючком, еще не решил. Так что уступаю, иди один.

Он посмотрел с интересом.

– Что, решил вовремя остановиться? Мудро. А силенок хватит?

– Зависит от цели, – ответил я. – В общем, ты отдыхай и развлекайся, а я пойду навещу старого друга…

Он сказал живо:

– Я с тобой? Ты же обязательно во что-то интересное вляпаешься!

– Я к отцу Дитриху, – сказал я кротко.

Он отшатнулся так, что чуть не перевалился через перила.

– Фу… Нельзя же так пугать!.. Ладно-ладно, в церковь я за тобой не пойду. Но если вляпаешься, позови.

– Непременно, – пообещал я. – Если, то сразу.

В прошлый раз разговор с отцом Дитрихом не только облегчил душу, я ведь рассказал почти все, утаив только про слишком тесный альянс с левыми и ультралевыми, все-таки отец Дитрих за правых, по крайней мере, официально, а так как он еще и тайный кардинал, то даже за ультраправых, хотя, как я слышал, ультраправые и ультралевые легче находят точки соприкосновения друг с другом, чем умеренные.

Отец Дитрих ввиду чрезвычайного положения воспользовался данной ему властью, чтобы мобилизовать всех церковников, позже прибыли даже два хора мальчиков, тут же их поставили по обе стороны холма, где они чистыми детскими голосами начали распевать псалмы, усиливая мощь святой защиты.

Я обратил внимание, что священники уже в три ряда ходят у подножия холма по кругу, держа в руках святые дары, мощи и прочие святыни, которых вроде бы должны страшиться злые духи.

Еще успел заметить, как высокие ворота Штайнфурта и Воссу широко распахнулись, выпуская колонны священников и монахов, выстроившихся в две шеренги.

В соборе суматоха, хотя ввиду наступления ночи должна бы царить умиротворяющая тишина, везде взволнованные и встревоженные лица, отца Дитриха я едва разыскал, он окружен толпой священников, раздает им указания, но едва заметил меня, помахал рукой, подзывая немедленно.