Миг расплаты - Худайберды Диванкулиев (Дивангулыев)

class="p1">Ыхлас выкатил глаза, растерянно постучал себя кулаком по лбу и тихо воскликнул:

— О!.. Неужели я совсем спятил? Ну и болва-ан..

Увидев, что Тахир-ага поочередно обнимает прибывших, Ыхлас и Сергей наперегонки побежали к ним.

Ыхлас, радостный и запыхавшийся, подскочил к Айне, ласково шлепнул ее по руке и укоризненно сказал:

— Ах ты, чертовка-плутовка! Какой была в детстве, такой неисправимой и осталась… Как это тебе удалось пролезть в наш корабль? Сама додумалась, или по наказу Воронцова и нашего хитроумного ата? Отвечай как на духу!..

Вместо ответа Айна озорно помотала головой, легко ударила брата по носу и со счастливой улыбкой на лице и зажмуренными глазами бросилась Ыхласу на шею.

Перевод А.Колпакова

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Туркменская проза молода. Ее формирование, становление происходит, буквально, у нас на глазах. Счет ведется на десятилетия. Они вместили в себя процесс, который у других национальных литератур занял века. Нарушился классический ход поступательного развития: классицизм, романтизм, реализм, натурализм и т. д. Метод социалистического реализма стал основным творческим методом в туркменской советской литературе. Но в поисках выразительности, в поисках "своего голоса" туркменские прозаики ведут разведку боем по всему фронту от традиционной шаблонной, полной условностей прозы дестанов до современного реалистического романа. В этих условиях повесть с ее богатыми художественными возможностями стала надежным инструментом исследования новых творческих приемов и методов, полигоном, на ограниченном пространстве которого испытываются возможности того или иного стиля, течения для отображения разнообразного жизненного материала. Повесть очень удобный для этого жанр. Своими корнями она уходит в древнюю эпическую устную традицию (сам термин "повесть" от "поведать"), в то же время современная повесть испытывает на себе постоянное сильное влияние романа — принципиально письменного жанра — с его стремлением к драматичности и замкнутости сюжета. Читателю будет нетрудно самому определить к какому полюсу тяготеет та или иная повесть. Сближает же их общий для всех авторов и характерный для всей туркменской литературы в целом глубокий интерес к человеку, к этическим проблемам жизни и, в первую очередь, к проблеме личной ответственности человека за судьбу и нравственное здоровье общества.

Герой повести Атаджана Тагана "Миг расплаты" прожил долгую достойную жизнь, он пользуется заслуженным уважением своих односельчан — в годы войны они доверили ему ключи от колхозного склада, где хранился необходимый для жизни села минимум — все остальное отдавали фронту, армии для победы. И вот на старости лет терзается Непес-ага, не находя покоя ни днем, ни ночью, из-за того, что не рассчитался со своим соседом Кервеном, не вернул ему при жизни долг — сапоги, которые взял поносить еще в далекие военные годы, не нашел в себе сил признаться в этом на кладбище, над свежей могилой, как это предписывает обычай. Действительно, если все дело только в сапогах, то история не стоит выеденного яйца. Но сапоги — это только символ. И обычай Непес-ага нарушил не на кладбище, а много лет назад в тиши колхозного склада.

"…когда Кервен вошел в склад и Непес-ага жадными глазами уставился на ноги Кервена, он увидел вместо блестящих черных сапог старые желтые ботинки.

— Эй… А где же сапоги?! — растерянно произнес Непес-ага, даже не поздоровавшись.

Кервен понимающе улыбнулся.

— Я их смазал и прибрал подальше. Беречь буду. Но… если кто попросит поносить…

Договорились они быстро. Кервен получил взаймы до следующего урожая мешок ячменя, а Непес-ага завладел заветными сапогами".

Сапоги — взятка. Кервен дал взятку, Непес ее взял. Они соучастники преступления, и поэтому, когда на кладбище обычай предоставит Непесу-ага возможность примириться с покойным, он не использует этот шанс, ибо "провинность его так велика, что никто из стоящих здесь не снял бы ее, а человека, который хоть как-то мог помочь ему, только что засыпали землей".

Трагедия старика в том, что он, осознав свою вину перед обществом, не может уже получить прощения, обратный ход событий невозможен. В неблагополучии, которое Непес-ага видит вокруг себя, он винит только себя, свою давнюю слабость. Писатель рисует своего героя с симпатией, но не оправдывает его.

Но сапоги — это символ не только преступления, но и власти над людьми. Когда-то скрипучие сапоги Непес-ага попирали человеческое достоинство односельчан, молчаливо смирившихся с тем, что за их счет приобрел себе Непес модную шикарную обнову. Чтобы осознать это, Непесу-аге пришлось стать свидетелем отвратительной по своей беспечности сцены в райцентровской чайхане, где сапоги карают и слабого, и виноватого.

"Нет правды на земле, но правды нет — и выше". И жуток явившийся Непесу-аге во сне рай, где процветает коррупция и пьянство. Эта сцена как бы подготавливает финал повести. Непес-ага отправляется в далекое для его лет путешествие, чтобы признаться в случившемся некогда родственнику Кервена. В пути он рассказывает свою историю незнакомому молодому шоферу, но не встречает понимания — для Хыдыра сапоги это только сапоги и цена им две десятки".

"— Дело-то не в деньгах, сынок.

Хыдыр отвернулся. Но долго не выдержал:

— Я согласен, не в деньгах дело. А заботиться-то надо об этой жизни, а не о загробной, которой не существует.

Непес-ага спросил:

— Ты что, думаешь, я верю в бога?"

Это не вопрос — ответ. Не перед богом, а перед людьми, чье доверие обманул в далекий голодный год, казнит себя Непес-ага. Но еще больше его вина перед живущими ныне и давно уже забывшими что такое голод, но чья жизнь хуже, чем должна быть, из-за того, что некогда он, Непес-ага, поступил не по совести. Таков нравственный урок повести. Она — аллегорична. Но аллегория, символика нужны автору не для того, чтобы спрятаться под маской эзопового языка, а напротив, чтобы ярче, убедительней донести до читателя свою мысль, показать свою гражданскую позицию.

Словно ответом на вопросы, которые мучают Непес-агу, звучит первая фраза повести А. Караева "Где брат твой": "Сколько бед и несчастий принес людям голод? Но не больше ли принесла сытость?" И пусть автор сразу же переведет разговор на бытовое, обыденное, тревожный тон, заданный этой фразой, определит характер всего дальнейшего повествования.

Четверо друзей отправляются на охоту, во время которой погибает брат главного героя повести — простодушного доброго человека, чабана Байджана. Убийство произошло случайно, с подсказки Акджика рассуждает Байджан, так зачем же множить горе, зачем сиротить детей в двух домах? И Байджан принимает на себя ношу чужой ответственности, выгораживает завфермой Джуманияза. Ложь прозвучит первоначально "во спасение", но, разрастаясь, словно раковая опухоль, она разрушает искренность отношений между близкими, между друзьями, рождает новую ложь, новые беды и страдания.

Суд совести. Байджан, оправданный