Последний довод побежденных - Сергей Лапшин

— У меня есть просьба. Пожалуйста, дайте мне учебник истории этого мира, — не делая попытки переменить позы, произнес я вслед немцам. Ни один из них не обернулся, офицер вышел первым, за ним охранник с табуретом. Закрылась дверь, и щелкнул засов, запираясь снаружи.

* * *

Я вдоволь наелся и, извиняюсь за откровенность, собирался «до ветру». В этот очень ответственный миг я услышал, что снаружи кто-то зашебуршал замком. Ругнувшись про себя, я быстро отошел от угла, в котором было расположено ведро, выполнявшее роль туалета.

Дверь меж тем открылась, впустив в камеру уже знакомого мне охранника. Следом за ним вошел неизвестный мне офицер, средних лет, моложавый, с искренне брезгливым и высокоинтеллектуальным лицом.

В руках охранника ничего не было. Офицер стоял за рядовым, и его рук мне видно не было. Однако я с большой долей вероятности мог предположить, что и он заявился сюда отнюдь не с целью подкормить меня. Не считая нужным скрывать свое разочарование, скривившись, я сел на кровать. Никакой расположенности к общению у меня сейчас не было. Судя по всему, кто-то этого не понимал.

— Ты умеешь читать, «иван»? — поинтересовался немец. В его голосе прозвучало столь надменное удивление, что я практически сразу завелся. Посмотрел на него, прикрытого телом настороженного охранника, и, совершенно не соизмеряя опасность и риск для себя, ответил:

— Умею. И читать, и писать, у меня вообще высшее образование. И диплом красный. И работа престижная. Была.

Тирада моя не произвела никакого впечатления на немца. Он даже выражения лица не переменил. Только передал охраннику что-то, что тот, в свою очередь, сделав шаг вперед, бросил мне на колени. Через секунду я, опустив глаза, изучал надпись готического шрифта, выдавленную на темно-коричневой обложке.

— К завтрашнему утру прочитаешь четырнадцатую главу, — оповестил меня офицер, — прочитаешь, запомнишь и перескажешь мне основные тезисы главы, ее смысл и выводы.

Глаз на него я не поднимал. Все смотрел на книгу, и на губах кривилась принужденная ухмылка. Пожалуй, немец действительно нашел мне развлечение получше, нежели просто читать учебник истории. С его точки зрения.

Посетители ушли. Хлопнула дверь, лязгнули запоры, а я все так и сидел с книгой на коленях. Не открывая, проводил пальцами по рифленым буквам и ловил себя на странных, противоречивых чувствах.

Знаете, я всегда, всю жизнь привык считать, что есть вещи, которые определенно плохи. Отвратительны в своей сути.

И вот сейчас мне будто вылили на руки помои. Гнилье, из которого я должен выделить опарыши, разложить их по размерам или как-то еще градировать. Сегментировать остальные составляющие, а затем рассказать про них, на полном серьезе. Примерно так я себя чувствовал.

Сделав над собой усилие, я открыл книгу. Качнув головой, вгляделся в портрет на второй странице, пробежал глазами введение и прочитал первые строчки основного текста. Вслух.

«1 апреля 1924 г. я был заключен в крепость Ландсберг — согласно приговору мюнхенского суда. Я получил досуг, позволивший мне после многих лет беспрерывной работы засесть за написание книги, которую многие мои друзья уже давно приглашали меня написать и которая мне самому кажется полезной для нашего движения».

Я ловил себя на ощущении, что мой голос чуждо и неестественно звучит в пустой камере. Столь глухо и резко, что я даже не узнал себя поначалу. Однако продолжал читать, сродни какому-то изощренному мазохизму произнося слова и улавливая их смысл. И чувствовал, как с каждой буквой, с каждой фразой ненависть переполняет меня.

Вы все наверняка сталкивались с выражением «чтобы победить врага, надо поставить себя на его место». Убей бог, не знаю, кому принадлежит эта мысль, однако она довольно часто повторяется в различной интерпретации — не победить, так познать, не поставить себя на его место, так побывать в его шкуре. И так далее.

Ранее мне приходилось держать сей труд в руках. Я даже читать его начинал, но, признаюсь, не добрался и до половины по причине скуки. Ныне я был вынужден изучать произведение «Дедушки»[75]не в пример тщательнее и с большим вниманием.

Знаете, я никогда не относился к апологетам «белой идеи», но и принципы толерантности тоже не разделял. У меня была своя собственная позиция, которая, конечно, сейчас совершенно неважна. Однако от меня что требовали — полностью принять точку зрения национал-социалистов германского разлива. В случае же непринятия даже чисто формально провести анализ я был не в состоянии. Будучи на другом полюсе мнения, я мог критиковать, но никак не анализировать.

Так вот, не углубляясь, я вам могу сказать — у меня не получилось. Это как читать записки маньяка-людоеда о том, как он вас съест. Поражаться его циничной, якобы аргументированной платформой по поводу того, что вы не имеете права жить. Знаете почему? По одной очень простой причине — людоеду хочется кушать. И есть он будет именно вас, потому что из всех других вы самый большой и питательный.

И, что самое главное, этому людоеду не доказать ничего, он уже все решил и распланировал. Решил, что вам будет лучше перевариться в желудке и стать питательными веществами для его организма.

Пожалуй, это было бы смешно, если бы не было столь ужасно. Автор, строя свое произведение в качестве дискуссии, даже приводил аргументы против своей теории и тут же с успехом их разрушал. Причем уровень доводов напоминал мне детский фокус с исчезновением пальца и рассчитан был, судя по всему, на столь же невысокий уровень интеллекта.

Каково это — понимать, что ты и весь твой народ обречены на уничтожение потому, что другая нация хочет забрать вашу землю? Именно это — основная мысль четырнадцатой главы. Представьте, кстати, хоть на минуту сам этот народ, увлеченный идеей «восточных земель». Просто вдумайтесь, пришла бы вам в голову мысль — истребить поголовно десятки миллионов человек и занять их территорию? Нельзя рассматривать данное литературное произведение в отдельности от идей Геббельса, в отдельности от директив Вермахта по поводу войны в России. По крайней мере, именно я не мог отделить одно от другого. И никак не мог осмыслить, уложить в голове вывод, который был мною все же сформулирован. Однако, несмотря на мое внутреннее сопротивление, звучал он очень просто: русские были виновны в том, что они жили. Виновны одним лишь своим существованием на Земле.

* * *

— Готов держать экзамен? — Вопрос был задан с легким недоверием и уже знакомым мне тоном личного превосходства. Немец, явившийся ко мне на следующий день, остался у двери, а конвоир, непременный атрибут наших встреч, встал между нами. Вполне разумная предосторожность, учитывая то, что я и сам не знал, каким образом поведу себя в следующую секунду.

Меня переполняло желание вцепиться в эту ненавистную морду, разодрать на клочки серую униформу, а говоря проще и не столь высокопарно, просто уничтожить это… существо. Откровенно — я просто ненавидел его. За то что «Майн кампф» в этом мире был библией. Альфой и омегой существования.