Сказки чужого дома - Эл Ригби

Ву молчала. Она смотрела на деревянную девушку, только что испуганно моргнувшую. Ростра просыпалась. К ней пришло осязание, зрение, еще немного и…

– Долго убегала, малышка?

– Я не убегала, – отозвалась она.

– Снова лжешь. В тебе есть боль, и она так глубока, что прошила тебя насквозь. Вряд ли ее чуют те, кто к тебе привык, но меня тебе не провести.

Она лишь кивнула.

– Чего же ты ждешь здесь?

– Где я? – зашевелились деревянные губы. Лавиби улыбнулся.

– Я жду встречи, – спокойно сказала Ву.

– Ох не завидую тем, кто повстречается с тобой и такими, как ты… Здравствуй, моя красивая.

Последние слова Зодчего были обращены уже к деревянной фигуре, приподнявшейся и севшей. Она озиралась и казалась очень испуганной. И, вне всякого сомнения, она была живой. Более живой, чем…

«Мы все играем в ветер». Девушка потянулась к барсуку и по-детски к нему прильнула.

– Как меня зовут?

– Я могу забрать Дита? – спросила Ву, поднимаясь на ноги.

– Да, малышка. И заглядывайте к старику на огонек. Пока… – снова раздался сухой смешок, – огонек еще есть где зажечь.

Бросив это, лавиби забыл про Ву. Ростра забрала все его внимание. Он ласково с ней заговорил, а Ву, кликнув лапитапов, пошла через дальнюю дверь в коридор. Со стариком было неинтересно. Пусть для слепого он видел слишком хорошо, почему-то он плевал на то, что видит. Хотя…

– Останови мою кигноллу, девочка! – вдруг донеслось ей вслед. – Там, на террасе! Если сможешь, а то она бренчит весь день!

Ву усмехнулась и прибавила шагу.

* * *

Кигнолла, подвешенная над перилами, и вправду звенела. Отголоски стеклянных колокольчиков слышались еще в доме, просто Ву не обращала на них особого внимания. Сейчас она ненадолго замерла прямо под длинной конструкцией, раскачивавшейся на ветру, но не прикоснулась к ней.

– Как здоровье, Дит?

Деревянная фигура, глядящая в пустоту запущенного сада, кивнула.

– Рад, что мы заглянули сюда?

Снова – только слабый кивок. Дит грузно развернулся и уставился на Ву сквозь прорези шлема.

– Они больше не будут в тебя стрелять. Я не дам.

– К-р-ровь? – скрипуче протянул рыцарь.

Ву слегка пожала левым плечом:

– Все стало как-то сложно. Я не знаю. Да если честно, мне все равно. Немного жалко приютских, разве что… наверное, я разозлюсь.

– С-скучно, – сказал рыцарь и, неуклюже вытянув руку, погладил Ву по плечу. Она улыбнулась:

– И я по тебе скучала. Но зато ты дома, разве нет?

– Дома. Дом – там, где ты.

– Ты хороший. А вот дом чужой.

Они помолчали. Продолжали звенеть, стучась друг об друга, стеклянные колокольчики. Чуднáя игрушка – кигнолла. Только создания вроде ящеров, с их ускользающими взглядами, движениями и чувствами, наверное, могли придумать что-то такое. Могли придумать. Но далеко не всегда – заставить придуманное замолчать.

– Можешь остановить? – тихо спросила Ву. – Так страшно звенит…

Дит задрал голову, хотя кигнолла висела даже ниже уровня его глаз. Все же заметив то, о чем его спросили, он сложил на груди могучие руки и отодвинулся.

– Зодчий запретил трогать хрупкие вещи. Я не тр-рогаю.

Хрупкие вещи.

Она вдруг подумала: надо как-нибудь спросить, что имел в виду старый слепой Илайа? Только звонкие колокольчики, а может, еще стеклянные вазы, тонкую парусину, цветы и заводные часы? Миропорядок, забытые истории, человеческие жизни? У полусумасшедшего барсука могли быть свои представления о хрупкости. И они могли вовсе не вязаться с тем, что думали другие. Ву усмехнулась:

– Если бы никто не трогал хрупкие вещи, все было бы просто.

Дит кивнул. Она забралась на перила, перелезла на подставленную руку рыцаря, оттуда – к нему на плечи и, усевшись, внимательно посмотрела перед собой. Качались стеклянные колокольчики, в полости каждого перетекала и билась вода. Дрожали натянутые, почти невидимые тонкие нити.

– Но так не бывает, Дит. Кому-то придется их трогать.

Ву взялась за неприметный колокольчик в самом дальнем ряду и сжала его в ладони, не давая больше двигаться. Кигнолла замолчала.

Самые суеверные люди Син-Ан – портные. У них множество примет, и некоторые из них совершенно нелепы.

Где хранить катушки? В шкатулках угольного дерева. Оно защитит нитки от ночного света Яблок, который делает будущий наряд «несчастливым» и привлекает к его владельцу воров. Как разложить ткани в шкафу? В определенном порядке, не смешивая теплые и холодные тона: разные сестры Зуллура носят разные цвета, сверху лучше оставить то, что любят Старшие, Осевые. А иглы? Горе тебе, если, кончив работу, ты не воткнешь их в особую подушечку, набитую морской травой, и не спрячешь от посторонних глаз: тот, кто увидит твою иглу, украдет твою удачу.

Есть у портных и свои дурные поверья, от которых не спасут ни звезды, ни подушечки. К примеру… получить такой заказ – дурной знак.

Шанатэ. Прощальное платье. Платье-смерть.

У этой вещи множество имен, но ни одно из них не вселяет надежды. Как платье ни назови, в нем кто-то будет повешен, а затем зарыт в землю. Портные Единства не любят шить шанатэ. Благо, в последние юнтаны делать это приходится все реже и реже. Сейчас, в преддверии Перевеяния, кому-то снова не повезло. Среди аджавелльских портных уже наверняка разнеслась весть об этом. И не только среди портных.

…Ее сон был спокоен. Слишком спокоен. Сегодня ей не снились кошмары, и это объяснимо. На то имелась причина. Женщина не нервничала, даже когда стояла перед огромным зеркалом, и две алопогонных Младшей стражи – совсем ле, кажется, только вчера из Корпуса, – подгоняли на ней наряд, спешно доставленный от портнихи. Платье – длинное, зелено-коричневое. Красивое, с черным, как сырая земля, кружевом на подоле. Подарок Матери. Последний.

Девочки суетились, мешали друг другу, кололи иголками. Они не выполняли раньше такую работу – им куда проще стрелять. Чара Деллависсо терпеливо улыбалась им, так, как привыкла улыбаться всем детям за время, что называла себя Мади Довэ. Эти двое – тоже дети. Что бы на них ни надели, какие бы погоны ни нашили на их узкие плечи. Одна шепнула: «Вам очень идет», вторая зашикала и ткнула напарницу в бок. Но и этой фразе доктор улыбнулась. Когда снова заперли дверь, она осталась стоять против зеркала.

Женщина уже видела два газетных снимка с двумя своими лицами и двумя своими именами. Она знала: на казнь явится много граждан Син-Ан. Даже те, для кого рассказы о провалившемся заговоре, – пустой звук, что-то вроде истории из книжки. Люди придут. Просто потому, что в Син-Ан уже так давно никого не вешали, впрочем… Ложь, преступников вешают постоянно, только не собирая толпу и не тратясь на прощальные платья. Казни, как и многое другое в мире, перестали происходить на открытом воздухе – теперь их устраивают в душных комнатах.