Сказки чужого дома - Эл Ригби

– Это был бы слишком долгий и болезненный разговор. А я уезжаю. Мне нужна ясность ума. Мне…

– Вы родня, Миаль.

– Ты роднее. Мне… – он мрачно осклабился. – Мне казалось, ты понимаешь. Мне тяжело на них смотреть. На Ласкеза – особенно. Тем более…

Отшельник сделал еще шаг; Роним оперся о стену рукой, перекрывая лестницу, и вскинул голову. Их разделяло пять ступенек. Миаль казался мрачной, бледной, давящей тенью. Тенью, в которой не осталось почти ничего от некогда знакомого человека. Форма выдрала это с корнями. Всё, что было.

– Почему ты не придушил их, когда они были маленькие? Все было бы проще.

Отшельник глухо рассмеялся.

– Ты носишь серое, Саман. И совсем не различаешь полутонов. Пропусти меня, я спешу.

Он послушно убрал руку. А когда Отшельник поравнялся с ним, – ударил его в челюсть.

– Трус.

Роним получил удар в ответ, но не остановился. Они вцепились друг в друга. Дрались впервые, такого не случалось даже в детстве. И даже в поезде. Мир раскололся и рухнул, трескаясь пыльной чернотой.

Ни один все равно не смог бы победить. Оба очнулись, скатившись с лестницы и пересчитав ее ступени. Роним сжимал красные отвороты черного мундира и смотрел в белое как мел лицо сверху вниз. Миаль не пытался освободиться. Просто глядел в ответ.

– Ты же любишь их, – тихо сказал Роним. – Очень любишь.

Отшельник устало закрыл глаза.

– Или не было бы истории с туманом. Не было бы карты. Я… понял. Ты можешь мне не лгать.

Миаль все так же молчал, придавленный к грязной каменной кладке лестничной площадки. Вздыбленные волосы липли к коже. Роним пытливо вглядывался в него, но не выпускал.

– Прости меня.

Роним вздрогнул. Миаль вздохнул сквозь стиснутые зубы. По его виску бежала вниз кровавая струйка.

– Я должен был тебе его отдать. Мальчика. Вот тогда многое было бы проще. Но в то время…

Роним отпустил его и выпрямился. Ребра, которыми он приложился о ступени, ныли.

– Ты боялся. Я знаю.

– Я совсем не боюсь сейчас.

– Этот твой дружок…

– Грэгор? – Интонация Миаля неуловимо поменялась. – Ему страшно. Я уверен. Послушай, Саман…

– Да?

– Куда мы загнали наш мир?

– Я не понимаю. Но… – он помедлил. – Что бы ты ни думал, я не стану расшатывать его снова. Я больше…

Отшельник все еще лежал, не открывая глаз. Казалось, он мертв или умирает прямо сейчас.

– Я отпускаю тебя на свободу. Расскажи мальчику все, о чем он спросит.

– А дальше?

– Дальше… – Веки Миаля задрожали, он медленно открыл глаза. – Я попросил его не ехать. Но он не сможет, если увидит газету. Но даже если не увидит – так услышит по радио. Грэгор ставит сети, я не могу ему мешать. Так что просто…

Не нужно было договаривать: «Защищай его».

– Я буду, – кивнул Роним.

Миаль улыбнулся:

– Хорошо. Теперь… я все же спрошу. Только помоги мне… Проклятье, так болит голова из-за твоего удара…

Роним слабо усмехнулся, демонстрируя сбитые костяшки, и протянул руку. Отшельник сел, и оба перебрались на ступеньки.

– Дети, – медленно произнес Миаль. – Из поезда. Расскажи все, что ты о них знаешь.

Роним видел, что друг… да, проклятье, по-прежнему друг, – держится за макушку и выглядит так, будто вывалялся в грязи. Видел мрак вокруг: здесь, ближе к первому этажу, он казался особенно душным и плотным. Роним вдруг подумал: история будет похожа на глупую байку-страшилку. Вроде тех, которыми они пугали друг друга в детстве, забившись в темную вокзальную подсобку: Чара, Конор, Миаль и он.

Страшная история. Но ведь, казалось бы, совсем не страшная…

Прошлое

Их было около тридцати. Этих странных детей.

Саман всегда называл их именно так – «странные дети». У Харриса для них было другое слово: необычное, чужеродное. Оно редко встречалось в книгах, его не использовали те, кого знал Саман. Впервые услышав, он не понял, что оно значит.

Не понимал и теперь.

Заклинатели. Почему «заклинатели»? Заклинания – песни Ветров, Зуллура и Сестер – не звучат в мире, где живут люди. Люди не могут ни слышать их, ни тем более – петь. А те дети… они даже почти не разговаривали. По крайней мере, Саман не слышал их голосов вообще. Только один раз.

…Дети, кроме нескольких, были не местные, из окрестных городков. Сначала их приводил Харрис, потом они стали приходить сами. Ребятишки сидели либо в школе после занятий, либо в потайной мастерской Чепмэна, либо Ширу и Конор уводили их гулять. Саман редко за ними наблюдал, а когда наблюдал, они резвились с животными на природе, или играли, или слушали то, что рассказывал кто-то из двоих. Мечтатель или Близнец. Дети обожали их.

Пару раз Харрис зачем-то просил Самана провести с кем-нибудь, например, с Конором, тренировочный поединок. Дети наблюдали, Саман не мог понять, что выражают их глаза, и это его тревожило: смысла в происходящем он не видел. Потом Харрис просить перестал. Через некоторое время Саман забыл о детях. А потом Харрис сказал, что в последних вагонах нужно поставить лучших. Потому что…

– Это самые ценные вагоны.

Саман помнил: слова слышала Мина, хотя и вряд ли поняла их смысл. Именно поэтому, когда поезд остановили, к последним вагонам ринулась треть всех сил Длани. Тогда он окончательно понял, что его подозрение было ошибочным. Детей к бою явно не готовили. Они ничего не делали. Просто падали и гибли под пулями.

Пока они еще ехали, он пытался расспросить их. Дети молчали, и вскоре Саман оставил их в покое. Его и так тревожило слишком многое.

Например, что он не сможет руководить обороной поезда, находясь здесь, в хвосте.

Или что Чара недавно родила и была не в порядке, а от нее зависело поведение Быстрокрыла.

Или то, как Конор поступил с Миалем, надев мундир.

Странные дети молчали, а потом так же молча умерли. Но Саман запомнил кое-что еще.

– В том вагоне, куда я запрыгнул, когда началась погоня за Быстрокрылом, – тихо продолжил Роним, – было несколько живых. Девочка, два мальчика. Я видел их среди трупов, на полу. Три ребенка среди груд тел. Они молча смотрели на меня и даже не плакали. Я приблизился… и тогда они вскочили. Я еще не закрыл дверь и вдруг подумал: они, наверное, думают, что я пришел их добить. Тогда я бросил оружие, раскинул руки и сказал: «Идите ко мне». Думал… хотя бы обнять их. Они подошли. Вцепились в меня, все втроем, прижались. Они так дрожали, Миаль… не передать. Я сказал что-то вроде: «Не бойтесь, все кончилось, я вас заберу». И…