Я - истребитель - Владимир Поселягин

— Да, получился такой каламбур, вы проживали в двойной Москве. Прошу в машину, — указал Леонид на стоявшую у входа машину. Что была за марка, я затруднялся сказать, но явно не детище советского автопрома. Она была мне незнакома.

Я с интересом разглядывал родной город в военное время. На окнах, как в кинохрониках, были белые полосы крест-накрест. Но налюбоваться мне не дали, не успела машина тронуться с места, как довольно быстро остановилась.

— Приехали. Выходим, — сказал Леонид и первым покинул салон.

— Да ты шутишь? — спросил я. По моим прикидкам, проехали мы меньше квартала.

— Нет. Вот здание Центрального телеграфа, именно тут вы и будете выступать с речью.

— А, ясно. Ну что, идем?

— Идите за мной.

Здание было большим, с огромными витражами, но не во всех окнах остались стекла. Большинство оказались забиты досками и затянуты мешковиной. Я его помнил, не раз проезжал мимо на своем байке, сохранилось оно до наших времен, но сейчас выглядело другим.

— Бомба упала, — пояснил Леонид, заметив, как мы разглядываем фасад здания.

Мы прошли внутрь, где я попал в руки редактора в форме батальонного комиссара, и тут началось…

Почти три часа я заучивал речь, что была написана для меня. Некоторые места мне не нравились, я так и говорил Павлу Анатольевичу, ответственному редактору.

— Картонно больно. Не по-настоящему.

Некоторые моменты мы переписывали, другие вообще стирали, кое-что добавляли. Оказалось, Павел Анатольевич был тут так же и цензором. Совмещал, так сказать.

То, что я буду выступать по радио, редактор сообщил еще вчера вечером и подтвердил сегодня утром. И вот в два часа дня мы с диктором Всесоюзного радио Эммануилом Михайловичем Тобиашем начали нашу двухчасовую программу. Когда я услышал, сколько буду выступать, то впал в шок. Ну десять минут, двадцать, ну тридцать в крайнем случае… Но два часа!!! Что они от меня хотят? Ладно, хоть перерыв будет для ежечасных новостей. Магнитофонов не было, и сделать запись не могли, так что пришлось общаться вживую.

Что хотят, я узнал, когда прочитал свою речь и пообщался с редактором. После чего мы пробежались по тексту, проверяя, все ли я усвоил. Кстати, когда он закончил, то, встав с очень довольным видом, сказал:

— Меня не обманули, вы очень легкий в общении человек, мгновенно находите ответы на самые неожиданные вопросы. Это хорошо. Вам будет легко адаптироваться и вы не будете теряться, когда выйдете в прямой эфир. Теперь давайте еще раз, по вашим песням. Те, что вы предложили, мне понравились, но сами понимаете, все петь вы не сможете, только небольшие отрывки. Для ознакомления с вашим творчеством. Но одну споете полностью.

— Это понятно, но почему все они разные? Тут и про войну, и про любовь, и про жизнь?

— Я хочу показать, какой вы человек, а это более чем покажет, какой вы писатель. Вы не думали о карьере певца?

— Думал, но не рано ли? Война все-таки?

— Для этого не рано… Вы их уже зарегистрировали?

— Нет еще, как раз хотел, мне дали несколько дней отдыха, вот думал заняться.

— Я вам в этом помогу, но завтра. После эфира поговорим, хорошо?

— Спасибо.

— Ну что, все запомнили?

— Да, конечно, тут ничего сложного, мне фактически нужно оставаться самим собой.

— Хорошо. Давайте выберем песню, которую вы споете полностью. У вас есть, что предложить?

От песни «Я — летчик» его проняло, и после обсуждения еще с несколькими редакторами он решил выпустить ее в эфир.

— Пойдемте, я познакомлю вас с нашим диктором Эммануилом Михайловичем.

Мы только успели познакомиться, как был дан сигнал, до эфира оставалось меньше пяти минут.

— Прошу в студию, — пригласил редактор, и мы, встав с дивана, на ходу продолжая общаться, направились за ним.

— Уф-ф-ф… Однако сложная у вас работа, — сказал я, снимая наушники и вешая их на крючок рядом со столом. Передача закончилась, и можно было вставать.

— К этому быстро привыкаешь. Я сперва тоже робел из-за того, что меня слушают миллионы, но привык, и уже легче, — ответил Эммануил Михайлович.

— Это да… Как я выступил?

— Хорошо. Мне особенно песни понравились, каждая за душу брала. Кстати, вон Павел Анатольевич идет, похоже, поговорить хочет.

— Молодец! Все прошло просто отлично! Представляешь, уже из Кремля звонили, похвалили! — Редактор просто излучал энергию. Похоже, этот звонок придал ему немало сил.

— Спасибо. Я насчет завтрашнего дня хотел спросить. Все в силе?

— Да-да, конечно! Я попрошу Леонида, он вам поможет, тем более он за вами закреплен на эти дни. Что-то еще хотели спросить?

— Да. Я пою в полку, а нормального инструмента у меня нет, вот и хотелось бы прикупить аккордеон и гитару.

— Подсказать, где это можно сделать?

— Да, если вас это не затруднит, — кивнул я.

— Сейчас напишу один адрес магазина музыкальных инструментов, дадите записку заведующему, он меня знает, он поможет.

— Спасибо.

— Да не за что.

Поужинав в буфете, мы в сопровождении Леонида вышли на улицу и подошли к стоянке машин, где сели в свою и поехали в гостиницу. Требовалась разрядка — слишком я перенервничал, несмотря на свой легкий стиль в эфире, и сон, по моему мнению, был самым лучшим лекарством.

— Ну так я заеду за вами к девяти утра?

— Это насчет авторства?

— Да. Павел Анатольевич просил помочь вам, — кивнул Леонид.

— Да, конечно, мы будем готовы, — ответил я, и мы с Никифоровым вошли в гостиницу.

Войдя в свой номер, я после душа тут же свалился в кровать и мгновенно вырубился.

Несмотря на то что гостиница находилась рядом с Кремлем, выбраться посмотреть на все теперешние прелести, такие как Красная площадь или Мавзолей, мы смогли только в последний день, перед отъездом. Первые два были заняты оформлением всех бумаг. Я не только подал заявку на регистрацию восьмидесяти песенных текстов, начав с вечера и закончив утром, записав их в большую тетрадь, но и дал заявку на прием в Союз Писателей поэтом-песенником. С рекомендациями должен был помочь Павел Анатольевич.

Вечерами мы гуляли по Москве, я заново узнавал свой город, а Никифоров был тверским и в Москве был всего пару раз и то проездом, так что мы оба гуляли с большим удовольствием.

Меня узнавали. Причем сразу, стоило где-то появиться. Один раз меня пригласили выступить на заводе «ЗиС» по просьбе комсомола, а так как я состоял в этой организации, то пришлось пойти навстречу.

Попытки пригласить нас к себе и выпить за знакомство превысили всякие пределы, причем большинство приглашающих были женщины самого что ни на есть репродуктивного возраста. Однако тут меня спасал Никифоров, который строгим голосом служивого человека объяснял, что товарищ Суворов должен выступить с речью там-то и там-то, так что никак нельзя. Обломщик, блин. С парой десятков девушек, что нас приглашали, я был не прочь познакомиться поближе, но особист, как сторожевая собака, был всегда начеку. Мне-то ладно, хоть и не постоянный, секс у меня все-таки был, так что о себе я особо не беспокоился, а вот он…