Одержимость Малиновского - Маргарита Светлова

— А почему ты так поступил, причём дважды? — начала я разговор, мне это было необходимо, чтобы отвлечься. — В начале нас на самолёт отправлял, потом меня закрыл собой.

— У меня не получилось, значит, и разговаривать об этом не вижу смысла.

— А я думаю есть. Ты мог погибнуть.

— Я не боюсь смерти. И чем я лучше Ваньки, а? Более того, у него более веские причины, чтобы жить: ты и твой будущий ребёнок. Он столько страданий перенёс за свою короткую жизнь, что рехнуться можно. Так что если мне решать, кому из нас жить, то я выбираю его, и это не обсуждается. — Сашка закрыл глаза и вновь чуть слышно: — Уму непостижимо, даже при смерти себя винит и прощение просит…

— В смысле?

— У каждого есть то, чего он боится: у Ваньки страх — причинить боль. Вот и сейчас сто пудов думал, что умирает, просил прощение и винил себя, что вам больно сделал.

— А у тебя?

Смотрю на Сашку и хочу понять, чего он боится. Со мной ясно — у меня сейчас страхов уйма. За ребёнка боюсь, за мужа, и чтобы войны не было… Беременные такие мнительные, за всё переживают.

— Боюсь ошибиться.

— Все ошибаются.

— Верно, только цена ошибки у меня велика. Вернее, если мне за неё расплачиваться — не беда. А вот если другие…

— Тогда у тебя такой же комплекс, как и у Ивана: боишься сделать другим больно.

— Ну… — многозначительно протянул он, — можно и так сказать.

— Саш, ты же знал, что Ивана ранят, ведь так?..

Он посмотрел на меня, словно в душу заглянул. Всё указывает на это: и врачи в самолёте, и группа крови. Я бы могла решить, что он и о себе позаботился, только он не собирался с нами лететь.

— …Откуда?

— Один старец видение подкинул. В такой ответ поверишь? Или обойдёмся привычной теорией вероятности?

— Может, это и глупо, но я больше доверяю первому варианту. Ты не единственный в мире видишь вещие сны, у многих такое бывает. Только не все прислушиваются к ним, а потом сокрушаются, мол, чего я не обратил на это внимание?

— Хм… — Александр улыбнулся, по-доброму так. — Тебе пора отдохнуть…

«Понятно — вопросы неудобные стала задавать», — мелькнула у меня мысль перед тем, как я вырубилась.

Очнулась от того, что почувствовала, как меня несут. Первый вопрос, от которого душа холодела: жив ли Ваня?

— Жив, уже в операционной. — Осматриваюсь и понимаю: мы в больнице на базе дяди Егора, а Сашка меня на руках держит. — Может, воды принести? Или чаю?

Он опускает меня на кресло, и садится передо мной на корточки. Смотрю, у него рука в локте перевязана, значит, всё-таки переливание делали.

— Саш, ты применил ко мне гипноз?

— Прости, у меня не было выбора. Ты в положении, и ребёнку, если ты будешь нервничать, только навредит. Не обижайся, ладно?

— Я не обижаюсь. Мне это помогло, не дало свихнуться от горя. Но больше не нужно этого делать, я предпочитаю ясную голову.

— Хорошо. Ну так что, чаю или воды?

— Воды.

Сашка кивнул и, поднявшись, ушёл. А я не стала его дожидаться, встала и направилась к операционной, хочу быть как можно ближе к любимому. Я знала, куда его отвезли, мы тут с Сашкой бывали раз десять в детстве. Всё так же, как я и помню: стены в светло-бежевых тонах и пол из камня под мрамор чуть темнее, но того же оттенка. А вот и знакомая скамеечка, пусть немного в стороне от операционной, но ближе, чем я до этого находилась. Села на неё и замера в ожидании, поглядывая на часы. Не знаю, убрал ли Александр гипноз, но я словно в прострации нахожусь. Хорошо, что никого пока рядом нет, не смогу я сейчас разговаривать, пока не узнаю, что любовь мою спасли.

«Ваня… Милый мой Ванечка… Очень прошу, не бросай меня. Я же умру от тоски без тебя. — Нет, и на это я не имею права, частичка его во мне. — Отче, не бросай нас, недостойных, в трудный час, протяни руку помощи. Молю, Отче, спаси мужа и прости ему грехи вольные и невольные. Забери меня, после того как подарю жизнь нашему малышу. Забери… Но оставь мужа в живых, не отнимай у ребёнка отца».

Тяжко вздохнула, закрыв руками лицо. Я не знаю, какие слова ещё сказать, что предложить, чтобы он обратил свой взор на нас, чтобы услышал мою молитву.

— Дочка… — слышу голос папы, поднимаю на него взгляд. — Мне очень жаль, что так вышло. Будем надеяться, что всё обойдётся. И верить в лучшее.

— Я пытаюсь… Пап, только не обижайся, можно я побуду одна? Мне так легче.

— Конечно, звёздочка. Если что, я рядом.

Потом подходил Сашка с водой — я отказалась, не могу даже глотка сделать, в горло не лезет. Затем дядя Егор и ещё кто-то — уже и не помню. Казалось, операция длится вечность, каждая минута была сравни изощрённой пытки. Через полчаса я думала, что свихнусь, и когда подошёл Сашка и очередной раз предложил чай, я не стала отказываться, нужно было хоть чем-то себя занять. Вновь взглянула на часы и только перевела взгляд на дверь операционной, как сердце словно в тисках сдавило. И такая… тоска на душе, что дыхание перехватило. В говоре пульсирует только одна мысль: всё, нет больше моего Ванечки.

Выходят врачи, и я читаю по их губам: «мы сделали всё, что могли». Они разводят руками, отец опускает голову. На щеках его играет желваки, он переводит на меня взгляд, полный сожаления и боли. И опять слышу крик души, пронзительный, она рвётся из тела к любимому. Но тут чья-то тёплая рука касается меня.

— Не рви понапрасну душу, дочка…

Перевожу взгляд, хочется крикнуть умнику: «Как же мне не рвать?! Мой Ванечка умер! Как мне теперь жить?»

Пожилой старец рядом сидит, держит меня за руку, смотрит и улыбается. Острая боль куда-то исчезла, словно небесная благодать окутала меня успокаивая.

— …Всё будет хорошо, Цербер не пустит душу твоего мужа за грань, удержит, а Светоносный вернёт её в тело.

— Кто? — сипло переспрашиваю.

— Вон смотри, — показывает глазами в сторону…

Я перевожу взгляд и вижу Влада. Он медленно идёт, а взгляд у него, словно смотрит сквозь пространство и видит то, что нам не дано. Но больше ничего особенного — всё та же картина: врачи устало качают головой, мой отец с дядей Егором стоят горем убитые. Но почему мне так спокойно?

— …А вон и Светоносный нарисовался…

Вновь перевожу взгляд и вижу Люцифера, он замер, в его руках стакан. Тут он выскальзывает у него из рук и разбивается вдребезги.

— Сейчас будет интересное. Светоносный сейчас прошмыгнёт в операционную, а никто и не заметит.

Он что… шутит? У меня горе, а старику весело?!

— Ну, знаете… — начало я возмущается.

— Смотри, такое ты больше никогда не увидишь…