Ибсен. Путь художника - Бьерн Хеммер

Бракк хочет единолично обладать Геддой и устранить любое вмешательство в их отношения. Когда Гедда это осознает, любезная улыбка гаснет у нее на губах, и она произносит задумчиво: «…ты, пожалуй, опасный человек, если дойдет до дела».

Лишь теперь она начинает оценивать, насколько опасен для нее этот человек.

Он сбросил маску учтивого джентльмена, и в голову ей закрадывается леденящая мысль о том, что ей еще повезло, что руки Бракка не сомкнулись у нее на шее. Гедде предстоит куда более опасная борьба, чем борьба против Тесманов, которую она вела до сих пор.

В третьем действии у Гедды появляется новый противник, и ей приходится сражаться на нескольких фронтах одновременно. Сначала она защищалась от тирании интимности, которую ей навязывает тесмановский круг, и беременность представлялась ей частью этой угрозы. Но поле борьбы внезапно расширяется, когда Tea приносит в дом новость об Эйлерте.

Тут Гедда использует в качестве оружия так называемую женскую дружбу. Она пытается заставить соперницу выдать что-то, что поможет ей обрести превосходство над Теей и занять ее место в жизни Эйлерта. Циничным образом она использует доверие Теи для того, чтобы разрушить отношения между этими двумя людьми.

То есть и в этом любовном треугольнике речь идет, несомненно, о власти. Tea с гордостью рассказывает Гедде, как Эйлерт благодарил ее за помощь, — теперь она, по сути, обладает властью над ним. Это признание пробуждает в Гедде ревность — не от большой любви к Эйлерту, а от ощущения собственного бессилия. Ей-то самой никогда не доводилось обладать властью над другим человеком — такой властью, чтобы она могла распоряжаться чьей-нибудь судьбой.

Да, она управляла и манипулировала людьми в тесмановском окружении. Но к таким людям, как Тесман, Юлиана или Tea, она не испытывает никакого уважения, поскольку они приемлют навязываемую им несвободу и смиренно несут бремя служения ближним, что и является смыслом их жизни.

Совсем другое дело — возможность управлять жизнью человека, которого ты уважаешь и ценишь, кого-нибудь из твоего круга. Властвуя над таким человеком, ты властвуешь над самой жизнью — в том числе и над собственной. За это и собирается Гедда побороться.

Она намеревается положить конец той буржуазной интимности, которую в жизни Эйлерта олицетворяет Tea, заботливая и отзывчивая. Гедда планирует оживить свои собственные интимные отношения с Эйлертом.

Она, похоже, не задумывается о том, что это означает просто его использовать. Она полагает, что ему надлежит добровольно стать ее рыцарем и служить ее целям, тем более что своих целей у него уже вроде как нет. Он потерял честь, а вместе с ней — интерес к жизни. Ему никогда не удастся восстановить свое доброе имя, хотя он и рассчитывал сделать это с помощью новых трудов по истории культуры. По разумению Гедды, Эйлерту остается одно: поднести к виску револьвер в качестве последнего героического жеста. Только так он может доказать, что еще обладает неотъемлемым правом распоряжаться собственной жизнью.

Образ, сотворенный фантазией

В обществе, где повсеместно доминируют мужчины, а она, Гедда Габлер, вынуждена играть пассивную роль, у нее появляется замысел превратить одного из них в своего рыцаря, пусть и довольно жалкого. Она сделает его своим исполнителем и докажет всем, что она — свободное и независимое существо.

Она творит из Эйлерта поистине эфемерного персонажа, вовлекает в свою игру и доводит его до печального конца. Тем временем Бракк, пользуясь доверием Гедды, начинает собственную игру — в результате она оказывается в полной зависимости от жесткой воли и коварных замыслов этого человека. Гедде, высокомерной и властной Гедде, не удалась ее кампания. Ее крестовый поход завершился бесславно, и мы видим, как она заканчивает свою жизнь жалкой, бессильной пленницей в собственном доме.

Но Гедда все еще верит в «поэзию жизни», которая может существовать только в мире, свободном от всего «примитивного и низкого» — всего того, что стало для нее проклятием. Потому-то Гедда упрямо отказывается сдаться, не желает принять неизбежный финал ситуации, в которой она оказалась. Она удаляется в последнее свое прибежище, в ту самую комнату, которую она обустроила, — оплот ее «габлерской» жизни. И здесь она совершает то, чего не мог сделать Эйлерт. Дуэльный пистолет спасет ее честь. Как истинная дочь генерала, она выбирает смерть, когда видит, что решающая битва проиграна. Тем самым она показывает, что ее идеалы остаются непосрамленными. Вместе с нею гибнет и «габлерский» мир. Власть его завершается безвластием.

То же самое происходит и с Бракком. Этому самоуверенному и циничному манипулятору, верившему в свой триумф, приходится пожинать плоды собственной опасной игры. В заключительной сцене он показан бессильным и деморализованным человеком. Единственное, чего он достиг, это констатации факта, как мало он на самом деле понимал Гедду: «Но Боже милосердный… Ведь так не делают». Многозначительная и глубоко ироничная реплика! В ней проглядывает традиционный «высокоморальный» фасад, характерный для людей типа Бракка, и его дьявольская игра, рассчитанная на страх Гедды перед общественным скандалом.

Бракк является главным противником и злейшим врагом Гедды, но она слишком поздно это понимает. Он играет главную и весьма зловещую роль в том катастрофическом развитии событий, которое происходит в ее «интимном» кругу. Впрочем, Эйлерт тоже в какой-то мере несет за это ответственность.

Все трое нежизнеспособны в том смысле, что они бесплодны для будущего, лишены способности к самоусовершенствованию и чувства солидарности. Они принадлежат прошлому, и поэтому им никак невозможно соотнести себя с тем, что олицетворяет будущее, — с ребенком.

Параллели с «Дикой уткой»

В драматургической структуре «Гедды Габлер» заметны сюжетные линии, ведущие к другим пьесам Ибсена, особенно к «Дикой утке». И Гедда, и Хедвиг оказываются зажатыми в пограничье между двумя мирами, с каждым из которых они тесно связаны. Будучи душевно одинокими, они вынуждены принимать на себя всю тяжесть конфликта этих несхожих миров.

Эйлерт, подобно Грегерсу, лишен социальных корней и имеет собственные представления о правильном мироустройстве. И тот и другой — утописты. Эйлерт тоже появляется в мире Тесманов как чужак и вносит в него дисгармонию. На заднем плане плетет свою паутину циник Бракк, который стремится избавиться от чужака Эйлерта. Бракк, подобно доктору Реллингу, всеми силами пытается закрепиться в доме, где пока является гостем. А Тесман наивен, как Ялмар Экдал (даже если он чуть более активен в своих стремлениях). Он или видит, или понимает, что происходит.

Сама же Гедда обречена, ибо мир, которому она принадлежит, ее «габлерский» мир, не выдерживает соприкосновения с абсолютно иным миром Тесманов. Как раз соприкосновение двух чуждых миров и становится судьбоносным в обеих драмах. В «Гедде Габлер» это происходит в морально-психологическом плане с замужеством героини, в биологическом плане — с ее беременностью. В «Дикой утке» связующим звеном между двумя мирами является Хедвиг.

Возможно, Ибсен выбрал имя Гедды совершенно случайно, хотя оно происходит от имени Хедвиг[93]. А драматическая завязка ясно указывает на параллельность этих двух пьес и на особую технику Ибсена-драматурга.