Маруся. Столичные игры - Галина Гончарова

И глаза у него – громадные, ярко-желтые, горящие в темноте и с вертикальными зрачками?!

Это – бывает!?

Шуйский от неожиданности даже не успел ничего сделать. Ни ребенка отбросить, ни руки разжать… он секунду смотрел в эти нечеловеческие глаза, а мальчишка вытянулся еще больше, перегнулся почти пополам – и вдруг впился зубами в руку Василия.

Шуйский и пискнуть не успел.

Клыки ударили остро, точно…

А потом от руки к голове хлынула теплая волна, ноги стали ватными, подкосились… и Шуйский как стоял, так и осел на ковер.

Полозы не ядовиты?

Так это не те полозы. Нил оказался вполне себе ядовитым. Просто раньше он не кусался, ему и шипения хватало, но здесь и сейчас?

Нет, нельзя.

Здесь младший брат.

Здесь няньки.

Если он зашипит – всех накроет, никто не спасется. Нельзя шипеть. А вот кусаться – можно и нужно, что Нил и проделал.

Он легко выскользнул из ослабевших рук мертвеца.

А поскольку ребенок был спокойный и тихий, то попросту полез к себе, обратно. Досыпать.

Орать?

Поднимать тревогу?

Но это ведь ребенок, совсем маленький! Почуять угрозу для себя и брата он способен, защититься может, а вот осознать, что надо звать взрослых…

Это уже оказалось за пределами понимания Нила. Он укрылся одеялом, подтянул к себе любимую игрушку – плюшевого ежика с грибочком на спине, совсем как настоящим, и через пять минут уже спал, уютно посапывая маленьким носиком.

Убийство?

Вот уж чего не собирался делать малыш, так это переживать. В его системе координат все было просто.

Дядя плохой – дядя хочет зла Нилу – дядя пытается его унести из дома?

И кому нужен такой дядя?

Укусить его – да и вся недолга. И спать… спа-а-а-а-а-а-ать…

Утро в особняке Храмовых началось весело. С громкого, жизнеутверждающего визга горничной.

А то ж!

Входишь ты в детскую, принести поднос с завтраком, а там!

На ковре!

Рядом с детскими кроватками!

Мертвяк!

Андрюшка спит еще, Нил уже проснулся, сидит в кроватке, не выказывая никакого желания вылезти, книжку читать пробует, а на ковре рядом с ним мертвяк валяется.

Это ж ужасти что есть!

Конечно, поднос оказался на полу, каша на ковре, а служанка вылетела из комнаты, вопя так, словно мертвяк только что перевернулся и ей неприличное предложение сделал.

Далеко служанка, правда, не убежала. Наткнулась на Александру Александровну, которая решила до завтрака зайти к внукам, проверить, как за малышами ходят.

Свой глазок – смотрок, как гласит старая поговорка. Вот она и хотела посмотреть. А что получилось…

Служанка ее чуть с ног не сшибла, хорошо, Александра Александровна отскочить успела, и та пронеслась, воя, словно обезьяна-ревун. Как уж там на шестнадцать километров – неясно, но в особняке ее услышали все. И мигом помчались на шум.

Но Александра Александровна успела первой.

Вошла – и чуть сама не взвыла.

Вот представьте себе!

Детская, все кругом спокойно, уютно, комната большая и светлая, отделана деревом, выдержана в теплых золотистых тонах, большой ковер на полу, тяжелые шторы, все это в гамме оттенков от золотистого до светло-коричневого – и на полу, рядом с кроваткой Нила, словно черное пятно.

Труп.

В плаще.

Ну, выть и орать госпожа Благовещенская не стала, чай, не дура-девка. Вместо этого она взяла себя в руки, подошла, присела рядом и поглядела на лицо трупа. Как-то так он свалился набок…

– …, Шуйский, …!!!

Там еще кое-что было сказано, и до, и после фамилии, хотя даме такие выражения употреблять не комильфо.

– …? – заинтересовался выражением бабушки маленький Нил.

Александра Александровна даже отреагировать не успела. Примчались ее муж, Ваня, Петя…

И вот хоть кто б оказался оригинален!

– …, Шуйский, …!!!

Разнились только эпитеты, а экспрессии у всех хватало.

Решение принял Ваня.

– Надо срочно гонца к Романову! Срочно!!!

* * *

Дурдом?

Нет, дом Храмовых.

Ровно через полчаса там началось такое, что даже злющий цепной кобель на заднем дворе спрятался в будку и от греха подальше вцепился в кость. Лишь бы не гавкнуть.

А то и ему достанется.

Романов прилетел лично, удостоверился, что в детской на ковре лежит дохлый Шуйский, – и началось!

Допрашивали – всех! Охрану, слуг, служанок, домочадцев… если б кто еще и что-то сказать мог! А так… Ничего не видел, ничего не знаю…

Но Шуйский-то здесь?!

И померши!

От чего?

Да кто ж его знает! От угрызений совести сдох, наверное!

Укус на кисти руки?

А тут есть одно крохотное «но». Укус-то не змеиный, укус вполне человеческий. Ну схватил он ребенка, а тот его укусил. И что?

Если б так все помирали…

Пошел, поругался с человеком, укусил его – и готово? Хорошо бы! Но некоторых хоть ты с ног до головы искусай – не поможет.

Сердечный приступ?

Да судя по рассказам знакомых, у Шуйского отродясь сердца не было, такую сволочь еще поискать! А детский укус Романов вообще во внимание не принял. Все дети кусаются. И человечество еще не вымерло.

Но как-то происходящее объяснить надо?

Надо!

А как?

Оставалось попробовать расспросить Нила, как-никак почти трехлетний малыш – это не бессмысленная кукла в пеленках. Он и разговаривал уже вполне прилично.

Разговор, правда, происходил в присутствии Вани и Пети, но это Романов понимал. Попробуйте сами, допросите малыша. Да просто поговорите с ним без родителей! Еще и не получится. Либо от вас удерут, либо разревутся, либо…

Есть такие дети, которые с кем хочешь поговорят, но это не правило, а исключение. Так что…

– Нил, скажи мне, ты видел дядю?

– Дядя бяка.

Романов подумал, что это – очень точное определение Шуйского. Но…

– А ночью он к вам приходил? Ты его ночью видел?

– Видел. Дядя бяка, он хвать, а я его ам!

Нил звучно щелкнул аж восемнадцатью зубами.