Возвращение в Прованс - Фиона Макинтош

– Я пытался спасти человеку жизнь, – честно сказал Макс. – Простите, но меня сегодня вечером ждут в Л’Иль-сюр-ла-Сорг, а потом я возвращаюсь в Лозанну…

– Не волнуйтесь, я распоряжусь, чтобы вас подвезли.

– Благодарю вас, не стоит, – отказался юноша. – Я уеду вечерним поездом.

Макс хотел как можно быстрее связаться с Джейн и попросить ее найти Дженни. Пока не выяснится, что случилось с Люком, требовалось сохранять хладнокровие.

Люк остался рядом с умирающим врагом из уважения, почти как двадцать лет назад, при смерти полковника Килиана.

Фон Шлейгель сам попросил Люка об этом, но тот презрительно ответил:

– Ты этого не заслуживаешь.

Впрочем, перед лицом смерти гестаповец оставался спокоен и тверд.

– Равенсбург, ты доказал мне, что умеешь держать свое слово. Вдобавок, ты убедишься, что я умер.

Оба посмотрели на раскрытую ладонь Люка, где лежала капсула в тонкой прорезиненной оболочке.

– На гестаповскую непохожа, – заметил фон Шлейгель. – Наши были стеклянными. Своей я пользоваться не собирался, выбросил ее, когда вернулся во Францию после войны. Откуда она у тебя?

– Лизетта ее спрятала, а я нашел. Наверное, выдали в Лондоне или в Париже, на случай провала.

– Гм, гестаповские точно действовали, а эта… сомневаюсь я, – дерзко заявил фон Шлейгель.

Люк саркастически улыбнулся.

– Равенсбург, признайся, ты с самого начала хотел, чтобы я принял яд? – поинтересовался гестаповец.

– А что еще можно провезти через границу?

– Тогда зачем тебе понадобился «Моссад»?

– На случай чрезвычайных обстоятельств, – пояснил Люк. – А потом я понял, что не желаю марать руки.

– В мое самоубийство все равно не поверят, – заметил фон Шлейгель.

– Радуйся, что никто не узнает правды о тебе. – Люк задумчиво поглядел на смертельную пилюлю. – Оболочка тонкая, смерть наступает мгновенно, я видел их в действии.

– Странно, – вздохнул фон Шлейгель. – Никогда прежде не мог понять, почему евреи безропотно и покорно шли на смерть.

– А теперь понял?

Фон Шлейгель кивнул и потянулся за капсулой. На мгновение Люку показалось, что гестаповец выбросит ее в реку, но тот с усилием поднял правую руку и раскрыл ладонь.

– Ты был доблестным противником, Равенсбург, и сдержал свое обещание – ненавидел меня все эти годы.

– Нет уж, не дождешься, – ответил Люк, отказываясь от предложенного рукопожатия.

Фон Шлейгель улыбнулся и попросил:

– Дай мне мои очки, пожалуйста.

– Ты до конца верен себе. – Люк с усмешкой покачал головой. – Я свои отпечатки пальцев оставлять не собираюсь.

Вдобавок, он призвал на помощь партизанскую выучку – при огнестрельном ранении необходимо как можно быстрее остановить кровотечение – и, едва очнувшись после падения, постарался как можно сильнее зажать рану, несмотря на острую боль.

– Что ж, во всяком случае, твоя горькая пилюля избавит меня от проклятого переломанного бедра, – натянуто пошутил фон Шлейгель, с болезненным усилием дотянулся до очков и водрузил их себе на нос. – Sieg Heil! – саркастически пробормотал он. – Да здравствует победа!

– Не надейся, ты отправишься прямиком в ад, – возразил Люк. – Победа досталась нам, а твоя смерть порадует души Ракель, Сары, Вольфа и всех остальных погубленных тобой людей. Таких, как ты, земля не носит.

Фон Шлейгель скорчил презрительную гримасу и раскусил капсулу с цианистым калием. По уступу распространился резкий запах горького миндаля. Бывший начальник криминальной полиции начал задыхаться и содрогнулся в конвульсиях. Он попытался вцепиться в Люка, но тот отодвинулся подальше, стараясь не оставлять никаких следов своего присутствия.

Еще с полминуты фон Шлейгель находился в сознании, терзаемый мучительной болью, после чего рассудок отключился, а еще через минуту перестало биться сердце. Люк невозмутимо наблюдал за ужасающей безмолвной агонией врага, напоминая себе, что именно так погибли все его близкие, отравленные газом. Жуткая гримаса смерти навсегда запечатлелась в памяти Люка.

Гнусный мерзавец умер.

Люк сдержал обещание.

Из последних сил Люк перевязал рану лоскутом, чтобы не оставить пятен крови, и медленно, осторожно стал карабкаться на вершину утеса. Каждое движение давалось с трудом, но Люка подгоняло осознание того, что Макс вот-вот приведет сюда полицию. Короткий путь к вершине занял несколько утомительных, чрезвычайной болезненных минут, а потом Люк начал кружной дорогой пробираться к машине, оставленной на обочине.

Наконец он сел за руль и обессиленно обмяк на сиденье арендованного автомобиля. Из Фонтен-де-Воклюза надо было уезжать поскорее, но в Л’Иль-сюр-ла-Сорг в таком виде Люк вернуться не мог, хотя ему больше всего на свете хотелось обнять Дженни. Накатывала боль, онемевшее тело отказывалось повиноваться. Еще немного, и он не сможет вести машину.

Другого выхода не оставалось. Если ему сегодня суждено умереть, то он знает, где именно это произойдет. Люк завел машину, выехал на дорогу и оставил за спиной живописный Фонтен-де-Воклюз.

Он возвращался домой.

Люк открыл глаза и заморгал, испуганно оглядываясь.

– Слава богу, – пробормотал совсем рядом чей-то дрожащий голос, такой знакомый и нежный.

Над ним склонилось заплаканное лицо с ласковой улыбкой.

– Люк? Жар спадает…

– Джейн… – обрадованно прохрипел Люк.

Джейн смущенно утерла слезы.

– Папочка… – Дженни осторожно коснулась его руки. На милом личике девочки застыло напряженное, беспокойное выражение. – Мы боялись, что ты не выживешь.

– Солнышко, прости меня…

– Я дала Дженни слово, что ты не умрешь, – улыбнулась Джейн и тут же всхлипнула. – Тебе больно?

– Да, но это хорошая боль. Она напоминает мне, что я жив. Скажи, это не сон?

Дженни поцеловала отца в щеку и подтвердила:

– Нет, не сон!

Люк благодарно кивнул, и девочка улыбнулась.

– Мы здесь все собрались, вся наша новая семья.

Он повернул голову и увидел знакомые лица.

– Макс, Робер…

Молодые люди обрадованно глядели на него.

– Мы все успели познакомиться, – пояснила Джейн.

– Как долго я…

– Три дня, пап! – воскликнула Дженни. – Три дня ты был без сознания, бредил… Джейн ни на минуту от тебя не отходила. Знаешь, как тебе повезло? Она во время войны была медсестрой…

Джейн смущенно потупилась.