Погибель Империи. Наша история 1965–1993. Похмелье - Марина Сванидзе
Шрифт:
Интервал:
В 1963 году, когда Любимов в Щукинском училище со своими студентами поставит брехтовского «Доброго человека из Сезуана», спектакль решают «закрыть как антинародный и формалистический». То есть к Любимову в оттепель те же самые сталинские по духу претензии, что были и к Мейерхольду в 39-м, которые для Мейерхольда были настолько невыносимы, что он не смолчал и поплатился за это жизнью. Мейерхольд будет арестован и уничтожен после зверских пыток. А его жена будет зарезана.
После Сталина режиссеров не убивают. Но надзор за театром неусыпный. Любимов говорит:
«Театр всегда находился под тройной цензурой. Надо было получить лит на пьесу (т. е. разрешение цензора), разрешение на репетиции, а потом приходили приемочные комиссии смотреть спектакль».
В предложенных обстоятельствах наиболее эффективным способом сохранения спектакля служит общение с первым лицом в государстве, если это общение удается находить. Этот способ был экспериментальным путем опробован, можно сказать, открыт академиком Павловым в общении со Сталиным. Павлов считал такое общение напрямую наилучшим в целях физического самосохранения при массовом терроре, а также единственным способом высказаться в обстановке всеобщего молчания и страха.
Свое ноу-хау академик Павлов передал по наследству академику Капице. Незадолго до смерти он так и сказал: «Я умру – вы будете им писать».
Петр Леонидович Капица, который работал в Англии, приехал ненадолго в СССР и не был выпущен обратно, следует совету Павлова, вступает в переписку со Сталиным, что как минимум сохраняет жизнь ему самому, кроме того, жизнь гениальному физику Ландау и как максимум сохраняет при этом независимость собственной позиции вплоть до отказа от участия в Атомном проекте.
После смерти Сталина, когда живодерня прекратила массовую работу, метод Павлова-Капицы не утратил своего смысла. Общение с первым лицом повышает статус и иммунитет того, кто к этому, первому, лицу имеет доступ. И главное, дает большой результат, потому что в советской системе все значимое происходит с оглядкой на самый верх.
Петр Леонидович Капица – добрый друг Юрия Петровича Любимова. В 1981 году после запрета спектакля о Высоцком Любимов из дома Капицы звонит по вертушке секретарю ЦК Черненко, который в тот момент правая рука Генерального секретаря Брежнева. Любимов через Черненко несколько раз передавал свои письма Брежневу.
Любимов звонит от Капицы Черненко и рассказывает, что к нему, Любимову, в театр явились трое, чтобы зачитать приказ о строгом выговоре с последним предупреждением о снятии с работы. Зачитывание приказа проходило в кабинете Любимова, расписанном знаменитыми людьми со всего мира. Пришедшие с приказом сначала решили было, что стены кабинета надо бы покрасить. Потом одумались. Кто-то, увидев на стене иероглифы, спросил: «Это кто, китайцы?» (С Китаем СССР тогда был в ссоре.) Любимов ответил: «Нет, все японцы, китайца ни одного». Интересовавшийся сказал: «Надо сделать перевод, а то не поймешь». Вот после этого зачитали приказ с предупреждением. Любимов выслушал, расписался и попросил покинуть кабинет. Ему в ответ говорят: «Это кабинет не ваш – государственный». Любимов вышел из кабинета. Они немного посидели и ушли. А он вернулся. Вот все это Любимов по телефону рассказывает Черненко.
Черненко в ответ произносит: «Не может быть! Ну и ну, вот, оказывается, до чего мы дожили. Позвоните мне, я разберусь».
Сам Черненко, как ни удивительно, бывал в Театре на Таганке. В частности, на «Мастере и Маргарите».
Это нормальная советская практика. В неблагонадежный театр Любимова ломится вся номенклатура с женами, детьми и дальними родственниками.
Особенно когда съезды, сессии. Из 620 билетов в кассу попадало 180. Остальные билеты шли в Совмин, в ЦК, в КГБ, в МК, в райкомы.
«При этом на официальном уровне, – вспоминает Любимов, – считается, что в театр ходят фрондирующая молодежь и евреи».
Чиновники любят задавать Любимову вопрос: «Какой контингент к вам ходит?» Он им отвечает: «Вы сами забираете большую часть билетов, куда вас отнести? К фрондирующей молодежи или евреям?»
На «Мастера» приходил замминистра внутренних дел с женой и дочкой, посмотрел, потом спросил Любимова: «Кто же это разрешил?» Любимов говорит: «А что вам показалось тут крамольного, ведь этот роман издан». Замминистра спрашивает: «Да-да, но все-таки кто-то же это разрешил?» Любимов говорит: «Ну, все это знают». Замминистра говорит: «Ну раз разрешили, конечно. А вы сами не чувствуете, что надо бы тут немножечко…» Любимов говорит: «А что вас смущает? Голая дама спиной сидит». В спектакле актриса Шацкая, игравшая Маргариту, сидит обалденной, глубоко обнаженной спиной к залу. Жена замминистра говорит: «Ни к чему это так уж». Любимов отвечает: «Да, может, вы и правы, потому что многие чиновники, когда принимали, все спрашивали: «А что, спереди она тоже открыта?» Я им предлагал зайти посмотреть с той стороны».
Вероятно, у Черненко сохранились впечатления от похода на «Мастера и Маргариту». И вследствие этих впечатлений он обещает Любимову разобраться с запретом спектакля о Высоцком. Это минутная слабость секретаря ЦК КПСС Черненко. Его следующий разговор с Любимовым краток.
Глава КГБ Андропов тогда же, 13 июля 81-го года, пишет:
«Секретно. ЦК КПСС. По полученным от оперативных источников данным, Ю. Любимов пытается с тенденциозных позиций показать творческий путь В. Высоцкого, его взаимоотношения с органами культуры. Это мероприятие может вызвать нездоровый ажиотаж со стороны почитателей В. Высоцкого из околотеатральной среды и создать условия для проявлений антиобщественного характера».
Любимову удается переговорить с Андроповым по телефону. Любимов говорит, что вопрос о спектакле политический и международный, т. е. это вопрос ведомства Андропова. И с государственной точки зрения этот вопрос необходимо решить положительно.
Андропов соглашается. Более того, добавляет: «Я с вами разговариваю как товарищ. Называю вас «товарищ Любимов».
На самом деле Андропов возвращает Любимову долг. В свое время Любимов отговорил детей Андропова идти на сцену.
Андропов Любимову долг вернул: спектакль о Высоцком 25 июля 81-го года разрешают. А потом опять запрещают. Потом запрещают «Бориса Годунова». Любимов закончил репетировать его осенью 82-го. Но тут к «Борису Годунову» примешивается Брежнев. В том смысле, что Брежнев умирает, а на смену ему в Кремль приходит Андропов. Что придает спектаклю неожиданный оттенок.
Представители Министерства культуры приходят принимать «Бориса Годунова». Слышат со сцены: «Вчерашний раб, татарин, зять Малюты,/ Зять палача и сам в душе палач,/ Возьмет венец и бармы Мономаха».
Слышат Пушкина, сами проецируют на Андропова и сами от этого приходят в ужас.
От сценических костюмов тоже страшно. Федор, сын Бориса, в джинсах и свитере. Странно потому, что осовременивание, разговор вроде как о сегодняшнем дне. А Гришка Отрепьев, Самозванец, в бушлате, а под ним – тельняшка. Ужас. Люди из министерства шепотом Любимову: «Вы что, не знали, что Андропов был матросом? Вы что, биографию вождя не читаете?» Любимов им: «Да что вы все на свой счет принимаете?» А они говорят: «И не надо, чтобы дирижер дирижировал хором: все сразу поймут, что народ все время пляшет под палочку».
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!