Дни - Джеймс Лавгроув

Он отводит назад затвор, с щелчком отпускает его и вытягивает руку. Рука и оружие должны слиться в одно целое. Так его учили. Оружие должно стать продолжением его самого, частью тела. Это наставление тут же всплывает в памяти, пусть даже долгое время пистолет был для Фрэнка лишь тяжелой ношей, предметом, висевшим у него под левой подмышкой и время от времени ударявшимся о «сфинкс» в его кармане – будто затем, чтобы напомнить о своем существовании. Это наставление всплывает в памяти, как всплывает забытое имя при взгляде на знакомое лицо. Вот что он должен быть готов совершить, если хочет продолжать жизнь обладателя «иридия». Вот высшая расплата за службу. Эти несколько килограммов смазанной стали – его долг.

Левая рука Фрэнка поднимается, чтобы обхватить низ рукоятки.

Наводка на мишень. Ноги расставлены, готовность к стрельбе. Цель – ранить противника. В плечо или бедро.

Он выкрикивает положенное в таких случаях предупреждение:

– Стойте, или я буду стрелять!

Нарушитель скрывается за углом. Тьфу, пропасть!

Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!

Это слово раздается в мозгу Эдгара, будто звон набатного колокола, вселяющий ужас.

Пистолет. Охрана. Человек из охраны с пистолетом.

Черт! Черт! Черт! Черт! Черт!

Линда дает Гордону подержать часы, а сама запускает руку в сумочку, чтобы выудить карточку. Она слышит какие-то крики рядом, а через несколько секунд видит, как в их с Гордоном сторону мчится на полной скорости какой-то человек с накренившейся тележкой.

Тележка проносится всего в нескольких миллиметрах от них, и Линда – и за себя, и за Гордона – очень громко и язвительно произносит: «Эй, поосторожнее!»

Гордон уже готов вставить едкое замечание, что кто-то, наверное, спешит по важным делам, но вдруг замечает, что в их сторону движется второй человек – человек, размахивающий пистолетом, – и слова замирают у него на губах.

Фрэнк надеется, что покупатель в очках и с перевязанной рукой уступит ему дорогу. Фрэнк так быстро бежит, что просто не успеет обогнуть его, если он не посторонится.

Но тот не двигается с места. Они сталкиваются. Палец Фрэнка случайно нажимает на курок. Все вокруг оглашается грохотом выстрела.

Левую барабанную перепонку Гордона протыкает вязальная спица. В левую сторону его лица вонзается множество раскаленных иголок.

Первая его мысль: Мне прострелили голову.

Вторая мысль является логическим продолжением первой: Я умер.

При звуках выстрела все, кто находится в отделе, вздрагивают и приседают, – все, кроме Эдгара, который несется на всех парах и ничего не слышит.

Поэтому, ощутив какой-то толчок в спину, будто кулаком, – повыше таза и чуть сбоку от позвоночника, – он даже не сознает, что его ударило.

В замедленном темпе – словно кто-то вдруг убавил скорость, с которой течет жизнь, – Линда наблюдает, как ее муж оседает на пол. Наблюдает, как очки Гордона сползают на нос, потом на подбородок, потом на шею. Наблюдает, как часы с херувимами выпадают из его обмякших пальцев и падают на ковер циферблатом вниз.

Он не умер. Она это знает. Пистолет был направлен мимо, когда выстрелил. Он просто рухнул, только и всего. Шок. С ним все в порядке.

Но вот человек с пистолетом склоняется над Гордоном и подносит дуло к его голове. Одновременно Линда нащупывает в сумочке что-то маленькое, гладкое и цилиндрическое.

Она действует без дальнейших раздумий. Ее рука сжимает баллончик с перцовой жидкостью, а большой палец надавливает на колпачок.

Вот идиот! Встал тут, как истукан!

Фрэнк рукоятью пистолета тычет в шею покупателя. Пульс слабый, но ритмичный. С ним все в порядке. В левом ухе позвенит, наверное, день или два, немного поболит щека, но шрамов на всю жизнь не останется. Болван! Сам во всем виноват. Не посторонился вовремя.

Фрэнк уже собирается возобновить погоню за преступником, как вдруг боковым зрением замечает движение. Он тут же припоминает, что видел женщину рядом с этим мужчиной. И вот она, скривив губы, устремляется к нему, Фрэнку. Он слишком поздно замечает, что в руках у нее какой-то предмет. Распылитель с духами? Или баллончик с дезодорантом?

Из отверстия вылетает облачко белой пыли, и глаза его окутывает жидкий огонь.

Фрэнк отшатывается, подносит к глазам костяшки пальцев, чтобы смахнуть жгучее, липкое вещество, но только глубже втирает его в глаза. Брызжут слезы, едкие, как кислота. Носовые пазухи выбрасывают на заднюю стенку гортани удушающую слизь. Зайдясь кашлем и рвотой, он отступает назад и натыкается на витрину с каминными часами. Один из экземпляров валится, ударяет его в плечо и скатывается на пол со звоном бьющегося стекла и дребезжанием отвалившихся шестеренок.

Чем же она его обрызгала? Его веки распухают, закрываются, оставляя зрению лишь узкую щелку, заполненную зыбким маревом. Что было в этом баллончике?

– Что было в этом баллончике? – спрашивает мистер Блум. – И кто эта женщина?

– Понятия не имею, сэр, – отвечает Хант. – Какая-то покупательница.

– Покажите увеличение. Живей.

– А как же нарушитель…

– Забудьте о нарушителе! Покажите ближе эту женщину – сейчас же!

Оператор послушно берется за джойстик, и на экране крупным планом появляется женщина. Она готовится снова напасть на Фрэнка.

– Велите ему отойти! – кричит мистер Блум.

Голос оператора, раздающийся в голове у Фрэнка – в этой ослепленной, пылающей тьме внутри него, – предупреждает:

– Мистер Хаббл! Она опять к вам приближается!

– Безопасность! – выкрикивает Фрэнк. – Я из «Тактической безопасности»!

Слова «Тактическая безопасность» мало что значат для Линды, тем более, если они исходят от человека, который явно собирался убить ее мужа. И все же она колеблется, ее рука с баллончиком замерла в воздухе, но указательный палец по-прежнему готов привести баллончик в действие. Она понимает, что надо бы еще раз обрызгать этого типа – для верности. Он же так и не бросил оружие. И все-таки что-то удерживает ее. Какая-то мысль. Подозрение.