Два дня в апреле - Роушин Мини

И что сейчас с ней будет? Дафния разозлится? Само собой! Есть ведь из-за чего! Ей придётся так много чего объяснять мачехе. Наверняка потребуется снова лгать и изворачиваться. Всё это время Дафния и Мо звонили ей наперебой, а она лишь только теперь удосужилась достать телефон из кармана и проверить, обнаружив целую кучу вызовов, оставшихся без ответа. Надо собраться с мыслями, надо быть готовой к тому, чтобы дать вразумительные ответы на все вопросы, которые ей зададут.

Она скажет Дафнии, что пришла сюда рано утром и провела в магазине целый день. Она честно признается, что с ужином у Кьяры слегка соврала. Никто её не приглашал ни на какой ужин! А вот про Квирков надо молчать! И про свадьбу тоже… И уж само собой, ни слова о том, что случилось потом.

Да, но как она объяснит Дафнии, почему сидит на полу босая с разбитыми ногами? Где её туфли? Где кроссовки? Что придумать такого, чтобы Дафния ей поверила?

Но вот со двора слышится звук подъезжающей машины. Уна поспешно разматывает шарф, которым укутала ноги, и пытается подняться с пола. Торопливые шаги на ступеньках крыльца. Дверь с чёрного хода Уна специально оставила открытой.

— Уна! Ты где? — окликает её Дафния.

— Я здесь! — отвечает она хриплым шёпотом. — Здесь!

Щелчок, и она зажмуривается от обилия электрического света, которым заполняется всё помещение. Дафния замерла у стены, её рука всё ещё покоится на выключателе.

Их взгляды встречаются.

— Я виновата, — начинает Уна, но не успевает она произнести первые несколько слогов, как тут же оказывается в объятиях Дафнии. Та прижимает её к своей груди с такой силой, что у девочки занимает дыхание. Такой бурной реакции она никак не ожидала от своей мачехи.

— Боже мой! — восклицает Дафния со слезами в голосе. — Я вся извелась за эти несколько часов! Почему ты ушла? Почему решила исчезнуть таким непонятным образом? Как ты могла так обойтись со мной? Взять и уйти, никому ничего не сказав… Я уже не знала, что и думать! Была напугана до полусмерти… Боялась, что ты… что с тобой случилось что-то ужасное… Я почувствовала неладное еще тогда, когда ты прислала мне эсэмэску, что не придёшь домой на ужин. Правда! Уже тогда я поняла, что тут что-то не так! Но потом, когда я перезвонила Кьяре и та сообщила мне, что тебя сегодня и в школе не было, я испытала самый настоящий шок! Вначале я даже не поверила Кьяре. Ведь я же сама, лично, отвезла тебя утром в школу. Как же так получилось? И где ты пропадала целый день? Ты так напугала всех нас! Я очень-очень волновалась, правда! Нельзя тебе было поступать так. Тем более сегодня! Понимаю, ты переживаешь… Такой день… А тут ещё твой день рождения… Всё это ужасно… И мы все понимаем это… И всё же это не повод для того, чтобы взять и скрыться из дома, убежать прочь… А где твои туфли? Почему ты босая? Что всё это значит? Но слава богу! Ты нашлась! От сердца отлегло… Никогда — слышишь? — никогда больше не поступай со мной так!

Всё время, пока длился этот монолог, Дафния не переставала рыдать. Слова вырывались из её груди вместе со всхлипами и порывистыми вздохами, и она всё так же крепко прижимала к себе Уну, не давая ей пошевелиться. И той приходилось слегка отстраняться от мачехи и изгибаться, чтобы иметь возможность хотя бы дышать. Но Дафния не видела никого и ничего вокруг. Вот на пороге появилась её мать. Вид у Изабель немного растерянный. Она явно не знает, как себя вести, присутствуя при откровенной истерике дочери. Интересно, а она откуда тут взялась? Но самое удивительное и непонятное и в то же время — самое очевидное из того, что творится вокруг неё сейчас… и Уна только сейчас это понимает… Так вот, пока Дафния продолжает душить её в своих объятиях, орошая её волосы и лицо потоками своих слёз, пока она непрестанно твердит ей о том, как была напугана, пока не перестаёт требовать от падчерицы отчёта о том, где она была всё это время и почему поступила так, как поступила, почему так жестоко обошлась именно с нею, до Уны всё пронзительнее, всё яснее доходит одна простая вещь. Весь этот суматошный, сумбурный день, в котором было столько всякого и разного, столько эмоций, страхов, ужасов, неразберихи, обмана и прочего, — именно он помог прояснить ей главное. Она совершенно не знала Дафнию! И все её представления о мачехе, все её предубеждения против этой женщины, её неприятие и непонимание Дафнии, всё это в корне неверно и ошибочно.

— Можешь пожить пока у нас, — предлагает ей Дафния. — Я имею в виду, до тех пор, пока подыщешь что-нибудь своё…

Она видит, как морщится лицо Изабель, еще немного, и она расплачется.

— Только пожалуйста! Прошу тебя! Обойдёмся без слёз, ладно? — предупреждает она мать нарочито строгим тоном. В самом деле! Слёз сегодня и так хватило с лихвой. — Не такое уж это большое одолжение с моей стороны, право! Я просто предлагаю тебе перекантоваться какое-то время у нас, пока ты со всем разберёшься.

Изабель кивает в знак согласия.

— Я приеду завтра, если это возможно.

— Очень даже возможно! В любое время дня после одиннадцати.

«Простишь ли ты меня когда-нибудь?» — вопрос по-прежнему продолжает витать в воздухе, но вторично задавать его Изабель пока не рискует. Он вырвался у неё неожиданно для неё самой в разгар их переживаний, того стресса, в котором они обе пребывали из-за исчезновения Уны. Но теперь Уна, слава богу, нашлась, и с ней всё в порядке, более или менее…

Дафния тоже мысленно прокручивает этот вопрос в своей голове. Её спонтанный порыв предложить матери временное пристанище — это не более чем акт благодарности за её участие в случившемся. И она поступила совершенно правильно, пригласив Изабель пожить какое-то время у них дома.

До сего дня она никогда не задумывалась над тем, что её отчужденность мать воспринимает как наказание. Вплоть до сегодняшнего вечера, когда Изабель сама употребила именно это слово. Дафния сказала бы проще: все эти годы она держала дистанцию, не позволяя себе сделать лишний шаг навстречу матери. Что ж, такие натянутые отношения с Изабель — это всего лишь отголоски прошлого, вполне оправданная реакция на то, что было. Но назвать это «наказанием»! Дафнии и в голову не пришло бы такое. Неужели же Изабель вот уже более тридцати лет мучается и страдает из-за того, что родная дочь так и не простила её, наказывая столь изощрённым, можно сказать, изуверским способом?

Но продолжать и далее размышлять на эту тему у неё сегодня нет сил. Пока она предложила матери кров, а там посмотрит, что из этого получится… А сейчас все её мысли только об Уне и обо всём том, что приключилось уже с ней.

Они с Изабель стоят на пороге дома. Мо вернулась домой, её отвёз на своей машине Джек, которого они обо всём предупредили по мобильнику, коротко введя в курс дела на обратном пути из магазина Финна. Дафния выпроводила отца и свекровь по домам, как только Джек объявился на пороге. Она понимала, что такая спешка с её стороны не очень пришлась по вкусу Мо, которая была совсем не против задержаться ещё на пару часиков, чтобы узнать все подробности из первых, так сказать, уст. Но Дафния быстро пресекла всяческие ненужные разговоры на корню. А Уна же, со своей стороны, молчала и сидела тихо как мышка. «Я вам завтра обязательно перезвоню», — пообещала невестка, и Мо пришлось довольствоваться тем, что есть. А поскольку выбора у неё не было, то пришлось ретироваться в добровольно-принудительном порядке.