Анна Болейн. Страсть короля - Элисон Уэйр

– О, леди Анна, – сказала баронесса, отступая в сторону и давая возможность пройти Анне и ее нагруженным багажом слугам, – мы надеялись, вы останетесь в Хивере.

– А я, – не уступила в вежливости Анна, – хотела бы, чтобы всех испанцев утопили в море!

– Такие речи – неуважение по отношению к нашей доброй госпоже королеве, – с упреком в голосе произнесла леди Уиллоуби.

Анна решила сбить спесь с этой вздорной особы и резко бросила в ответ:

– Мне до нее нет никакого дела. Она не настоящая королева, и я предпочла бы видеть ее на виселице, а не признавать своей госпожой!

И проплыла мимо, не дав обидчице шанса ответить.

Как обычно, Генрих приветствовал ее возвращение ко двору с распростертыми объятиями, и они обедали наедине в личных покоях короля.

– Мне так хотелось, чтобы вы провели Рождество здесь, дорогая, – сказал он. – Торжества прошли великолепно, и двор был полон гостей. Но лучше всего, что со мной была Мария. Она теперь стала настоящей юной леди, очень образованной и воспитанной.

Анна почувствовала, как в ней нарастает гнев.

– Это та самая Мария, которая отказалась повиноваться вам и поддержала свою мать? – сорвалась она. – Удивляюсь, что вы так хвалите ее, когда она забыла свой долг по отношению к вам!

Генрих смотрел на Анну в упор, и его шею заливала краска, что было опасным признаком.

– Иногда я думаю, что это вы забываетесь, – сказал он. – Мы много дней провели в разлуке, и я жаждал увидеть вас, а вы меня уже корите.

– Я была очень рада видеть вас! – выкрикнула Анна. – Но вы, кажется, обманываете сами себя. Или принцесса изменила свое мнение и стала послушной?

– Нет, но, Анна, она моя дочь, и я очень люблю ее. Со временем она все поймет. Она молода, и ей пока не хватает мудрости, чтобы разбираться в подобных делах. Вам следует быть немного добрее, правда. Екатерина никогда в жизни не говорила мне столь обидных слов. – В глазах Генриха стояли слезы.

– Ну что же, я уверена, она будет рада получить вас обратно! – едко произнесла Анна.

– Давайте не будем ссориться, дорогая, прошу вас. Я разберусь с Марией, обещаю, но так, как посчитаю нужным. Мне сейчас не нужны новые неприятности. Климент приказал явиться в Рим, чтобы я защищал свое дело в суде.

– Вы поедете? – Анна сжала руку Генриха, желая дать понять, что простила его.

В эти дни она постоянно ловила себя на том, что невольно доводит короля до края терпения, а потом спохватывается и понимает: надо показать ему и более мягкую сторону своего характера.

– Нет! И я намерен проигнорировать бреве, которое он издал: приказал отослать вас от себя и запретил моим подданным соваться в это дело. По правде говоря, Анна, я начинаю приходить к убеждению, что Английской церкви будет лучше во главе со мной, королем.

«Хватит рассуждать! – мысленно вспылила Анна. – Сделайте что-нибудь!»

А вслух сказала:

– Я долго обдумывала это, и вы знаете, что у других в мыслях то же самое.

– К примеру, у Кромвеля, – подхватил Генрих. – Мы с ним весьма интересно и содержательно дискутировали на этот счет. Он полагает, что оторвать Церковь Англии от Рима – значит дать ей массу преимуществ. Но пусть лучше он сам вам расскажет.

Король тотчас же послал за Кромвелем и пригласил этого здоровяка с бычьей шеей разделить с ними трапезу, распорядившись подать новых блюд и вина.

– Это неожиданная честь для меня, сир, – с улыбкой сказал Кромвель, – и какое удовольствие, что леди Анна тоже здесь. – Он склонил голову в ее сторону.

– Расскажите ей то, что говорили мне, – попросил Генрих, опуская нос в тарелку с паштетом из оленины и тушеной зайчатиной.

Кромвель повернулся к Анне:

– Папа тянет с решением дела его милости. Зачем ждать вердикта Рима? Каждый англичанин – хозяин в своем доме, так почему же королю не быть хозяином в Англии? Разве обязан он делить власть с иноземным прелатом? Я сказал ему, не имея намерения выказать неуважение, что он только наполовину король, а мы лишь наполовину его подданные.

Впечатляющий по силе аргумент! И Генрих, судя по лицу, жадно впитывал в себя слова гостя.

– Я сама не могла бы придать этой мысли лучшую форму, – заявила Анна, потеплев к Кромвелю.

– Римская церковь владеет здесь огромными богатствами и собственностью, – продолжил тот. – Если мне развяжут руки, я смогу сделать его милость богатейшим сувереном из всех, когда-либо правивших в Англии.

Глаза Генриха заблестели.

– Уверен, разрыв с Римом станет популярным шагом, – подхватил он. – Истинному англичанину претит платить Риму Петрово пенни[24]. Это обременительный налог.

– Вашей милости было бы легче бороться с разложением среди духовенства, если бы вы стали во главе Английской церкви, – заметила Анна.

– Ей-богу, я мог бы справиться с этой напастью! – согласился Генрих, загоревшийся идеей. – Мне следует править своим королевством без вмешательства Рима или любой другой иноземной силы.

Анна трепетала от волнения, слыша от короля такие речи. Но, вспоминая прошлый опыт, сомневалась, насколько далеко он готов зайти?

Генрих удивил ее. В конце января он созвал в Вестминстере Собор духовенства Кентербери и Йорка. Всем было ясно: грядет нечто грандиозное, потому что важные церковные реформы производились только с одобрения Собора.

Через неделю король выступил перед парламентом и заявил, что Церковь Англии признает его своим единственным защитником и верховным главой.

– Ни парламент, ни Собор не ослушаются меня! – сказал он после этого Анне.

Каждый день король позволял отсутствовать на заседаниях тем членам парламента, которые поддерживали королеву. Потом старейший из архиепископов – Уорхэм объявил, что Собор готов признать короля верховным главой Церкви Англии, насколько это допускает закон Христов.

– Они настояли на подобной формулировке, – сказал немного расстроенный Генрих Анне, когда приехал к ней в Уайтхолл в тот же вечер. – Все слегка выходили из себя, пока мы вели переговоры. Но дело сделано, дорогая. Отныне Английская церковь больше не признает папу, или епископа Рима, – я распорядился, чтобы отныне его называли так и только так. Он не будет пользоваться верноподданством моих епископов и не имеет никакой духовной власти в Англии.

У Анны от радости закружилась голова. На такое она даже не надеялась. Она сознавала: ни один английский король никогда не решался на столь рискованное предприятие. Ее уважение к Генриху резко возросло. Он продемонстрировал отменную храбрость, взявшись за дело, которое по сути своей являлось революцией. Англия тысячу лет подчинялась Риму, и теперь извечный порядок будет опрокинут. Перспектива вырисовывалась великолепная, хотя и пугающая. Предугадать последствия было трудно.