Закодированный - Алексей Слаповский

Стоял в ряду полуголых мужиков, умирая.

Вызвали. Допросили. Штраф плюс за услуги. Денег оказалось ровнехонько на штраф и на услуги. Позвольте, а остальная наличность где?

– Разве еще были деньги?

– А разве нет?

– Нет. Так что? Платим и уходим? Или пишем заявление о краже и остаемся?

– Платим. Уходим.

И – быстрее, но из последних сил – домой, руку в ящик с бельем – есть еще деньги, есть!

День десятый

…Окурок у лица… тлеет… потушить… пальцы… жжет… лампочка… лампочка лампочка… глаза, лампочка, лампочка…

…

День одиннадцатый

…или три? или четыре? или три? ты говори, говори!… восемьдесят шесть… потом принесу отдам сказано… огромный фальшивый перстень на грязном пальце… собака лает, лает, лает… убейте или сам убью… коридор… рука по влажному, дверь ударила, музыка, шум, чья-то харя, язык мокрый толстый, как полено, полено лезет в рот… колется возле живота… взззззвизгнула!!! елозит мягко горячо грязно хорошо аха хахахахахахахахахахаха убейте его меня убейте бейбейбяй буйбийбббб!!!!…

День двенадцатый

…тчок-так тчок так тчок-так чток тчак? чток-чтук чтак чтик чтук, что хочешь, что чтох чек чек чек чекчек…

День тринадцатый

День четырнадцатый

Пятно на потолке похоже… Ни на что оно не похоже, это уж привычное наше желание найти похожесть, а обнаружив похожесть, продолжить мысли в каком-нибудь художественном направлении, а раз есть такое желание, значит, не все еще потеряно, вялая умственная усмешка, и усмешка над усмешкой, и усмешка над усмешкой, над усмешкой… Пятно ни на что не похоже. Оно не названо, оно безымянно, не назван и тот вон полуостров пятна, и этот залив, не названа трещина, похожая на извилину мозга, впрочем, я ведь никогда не видел мозговых извилин, и тоска, тоска от невозможности назвать, обозначить – и этим освободиться от кошмара, который заключен в бесформенном пятне; закрою глаза, вспомню, что это всего лишь след дождевой воды на ветхом потолке, а эта трещина в потолке всего лишь трещина в потолке, не придуманная кем-то злонамеренным для тебя, существующая сама по себе, это не трещина в твоем мозге, хотя она и похожа на извилину мозга – как в учебнике анатомии (а рядом, помнится, силуэт человека, и какие-то точки, что-то обозначающие, – нервные узлы?).

Один глоток. Он нужен. Их, этих глотков, примерно четыре в бутылке. Один сейчас, один в 13.00, потом в 18.00, четвертый, последний – в 22.00. Так победим. Пятно, пятно, пятно, пятно.

Одиннадцать часов. Двенадцать. Двенадцать часов тридцать минут. Двенадцать часов пятьдесят минут. 12 ч. 51 м. 12.52. 12.53. 12.54. 12.55. 12.56. 12.57. 12.58. 12.59. 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7. 8. 9. 10. 11. 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. 26. 27. 28. 29. 30. 31. 32 (вам приходилось на спор задерживать дыхание и следить по часам?). 39. 40. 41. 42. 43. 44. 45. 46. 47. 48. 49. 50. 51. 52. 53. 54. 55. 56. 57. 58. 59… – рука тянется к бутылке, упала бутылка-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!…

День пятнадцатый

Решено.

Воистину решено. Решено: всё не так.

Повесть

Глава первая

Прядвин сидел в купе СВ у окна, хмуро глядя в окно – чтобы не смотреть на знаменитого киноартиста Мухайло, который лущил яйцо, посыпал солью, ел, запивал чаем. Прядвин уже отошел от первого, детского какого-то, как ни взрослей – неистребимого удивления, что оказался рядом с живой знаменитостью, он видел теперь только грузного краснолицего подстарка с неторопливыми повадками мелкого, но солидного служащего, а вчера вечером Мухайло голосом именно скромного бытового человека калякал о несчастьях жизни на фоне несчастий страны.

Мухайло, пожалуй, располагает к приятной беседе, но то, о чем хотел бы говорить Прядвин, – не приятная беседа. Он хотел бы рассказать ему то, о чем никому еще не рассказывал, о странных вещах, случившихся после того, как он, больной алкоголизмом, вылечился методом кодирования у некоего Маргиша, и вот едет теперь к целителю и думает: как себя повести, как поступить, что сказать?

Может, напугать, закричать истерично, схватить за горло:

– Что ты со мной сделал? Отвечай! Признавайся! Что ты мне приказал? Отвечай! (И брызгать слюной в лицо.)

И Маргиш поймет, что это слишком серьезно, – и не станет отвиливать.

Постой-ка, погоди! А может, именно это и закодировано Маргишем? Почему не предположить о нем: устал жить, «достиг высшей власти» – да и мало ли от чего? Философски заскучал. И от скуки решил покончить с собой таким вот оригинальным способом: выбрал из своих пациентов Прядвина (но почему именно его?) и приказал ему, спящему, внушил, закодировал: «Ты, Прядвин, через год неудержимо захочешь выпить. Ты испугаешься. Ты бросишься ко мне, чтобы я тебя раскодировал. На самом же деле ты, не осознавая этого, захочешь меня убить. Вернее, я так хочу».

Нет, навряд ли так многословно, команды всегда коротки.

«Через год ты меня убьешь». И всё. Остальное Прядвин сделает сам – и даже не Прядвин, а тело Прядвина, организм Прядвина с насадкой головы наверху, где, оказывается, так просто что-то переключить, выключить, подключить, и, возможно… Что возможно?

Он приходит к Маргишу, Маргиш усмехнется:

– Кого я вижу! – И эта усмешка будет противна Прядвину, но Маргиш именно этого и добивается!

– Просто так заглянули или сдаваться? – скажет, подогревая в Прядвине ненависть.

Но Прядвин сдержится, он спокойно пройдет в комнату, сядет в кресло, закурит и, стряхивая пепел на ковер, скажет:

– Маргиш, не валяй дурака! Я тебя раскусил! Ты рассчитывал на слабые мозги – и сделал неправильный выбор. Я не буду тебя убивать. Но ты сейчас же, в присутствии свидетеля…

Именно! – нужен свидетель! Но где его взять, в Москве, кроме шапочных знакомых, – никого. А что, если попросить вот этого самого Мухайло, который вчера вечером, кстати, рассказал ему, что он два года назад закодировался и чувствует себя прекрасно, иначе не избежать бы ему печальной участи покойного друга, товарища и, что греха таить, собутыльника Володи Высоцкого, именно его печальная участь и образумила Мухайло.

– Жизнь, конечно, – штука поганая, но все же не поганей смерти, – сказал Мухайло. – По крайней мере, что такое жизнь, мне известно, а смерть, не к ночи будь сказано, это – неизвестно что. А я неизвестного боюсь.

Итак, попросить Мухайло быть свидетелем. В конце концов, хоть и непьющий, но актер он или нет? – ему ли не любить приключения и авантюры? На Маргиша тем более подействует, что Прядвин не кого-то там привел, а государственно известного человека!

– …Я тебя раскусил, Маргиш! И ты сейчас же, в присутствии свидетеля… Знакомьтесь, кстати…