Человек отменяется - Александр Потемкин

— Как вам это видится на практике?

— Помилуйте, молодой человек, я об этом не думаю. Впрочем, могу сказать одно: современному миру нужен бунтарь, обладающий совокупной мощью таких деятелей, как Карл Великий и Чингисхан, Иван Грозный и Наполеон, Сталин и Гитлер. Проханов мечтает о пятой российской империи во главе с Путиным. Может, эта идея, если она будет реализована, станет прологом к рождению качественно нового мира! Ведь все грандиозные события в эволюции человечества происходили на евроазиатском континенте. Чтобы чудо состоялось и на свет появился новый вид, на земле должен родиться тиран всех тиранов! — Семен Семенович затекшей рукой с трудом стянул кепку, отер ею с носа капельки пота, вытащил из кармана коробочку, ссыпал на ладонь две таблетки и бросил их на язык. — Валидольчик хорошая вещица! Какой-то умник придумал для моего спасения! А то бы пришлось собираться в дальнюю дорогу, — удовлетворенно заключил он. — А вона вiчна».

«Разговорчивый старикан, повезло, что он встретился, — думал Дыгало. — С такой страстью рассказчика он еще поживет».

— Боже мой, но почему для этого обязательно нужна империя? Что, без нее никак нельзя? — удивленно вскричал Дигало.

— Какая вам разница? Если вы размышляете о таких вещах, как общий кризис человеческого интеллекта, то как можно обращать внимание на форму организации общества? Мне, допустим, все равно: пятая империя или большевистское государство, федерация или республика. Вы возразите: дескать, сам признался, что одной ногой стоит в могиле, поэтому ему и все равно. Замечу, что это не так. Совсем не так. Я как раз и оказался в таком жутком состоянии, потому что сам ничего не смог сделать… А ведь меня ужасно мучает отсутствие в человеке инстинктивного сигнала «свой». Я, можно сказать, всю жизнь жертвой себя ощущал. Никогда никому раньше не говорил, даже с самим собой эту тему боялся обсуждать, но почему-то сейчас хочется признаться. С сестрой в раннем детстве, в послевоенном сиротском доме, пришлось расстаться, а уж позже с женой разошелся. А у меня дочь была… Где сестра или дочь живут, как они выглядят, какие фамилии носят — ничего не знаю, поэтому всю жизнь остерегался любовной близости. А женился потому, что отлично знал отца супруги. Жена моя родом из украинской многодетной семьи из Каменецк — Подольского, на Сбруче. Я и украинский язык на Сбруче выучил… Менi дуже подобаеться говорити на цiй мовi — Тут Химушкин совсем впал в задумчивость.

Молча они прошли до Крымского моста.

— А еще меня всю жизнь мучило навязчивое желание кого-то убить. И не просто незнакомого, а наоборот, близкого. Жена-то от меня ушла почему? Я как-то в сердцах ей признался: «Убери, говорю, из дома все ножи. Топор спрячь. А то боюсь за себя, что не устою перед внутренней силой, соблазняющей убить грудную дочь. Нет-нет, а потянет вдруг на преступление. В такие жуткие моменты я даже громко вскрикиваю, чтобы избавиться от наваждений». На следующее утро она с годовалым ребенком и вещичками молча сбежала. Вроде никакого другого сумасшествия или даже не сумасшествия, а какой-то навязчивой идеи никогда за собой не замечал. А прибить знакомого иной раз очень даже тянуло. Раньше, бывало, познакомишься с кем-нибудь, пивка попьешь, воблой себя порадуешь, и вдруг как ударит в голову такое желание вонзить в него нож, что я тут же с диким криком выбегал из помещения. Вроде симпатичные люди, не хамят, не оскорбляют, наоборот, угощают, пирожок из дома принесут, из кармана водку достанут. А меня как раз это их добродушие на убийство и соблазняет. И что странно, даже как-то подозрительно: никогда не хотел убить мерзавца, какого-нибудь хулигана или насильника, а обязательно милое, знакомое, уважаемое, любимое лицо. Словно убийство я понимал как избавление симпатичного сердцу человека от какой-то явной несправедливости. Как будто, убив, я особенно сближусь с ним, породнюсь, уберегу его от какой-то жуткой участи. Удар ножом в голову воспринимал я как самый горячий поцелуй, как восторженное прикосновение, как поэтическое признание в любви. Ну, скажи, откуда такая гадость в моем разуме? Генетика? Это я сейчас признаюсь в своих тягостных грехах, потому что жизнь уже прожита. А раньше я сам себе боялся в этом навязчивом исступлении открыться. И, слава богу, устоял, сумел побороть, укротить себя, избежал преступления. Теперь меня другая мысль преследует: а правильно ли я сделал, что устоял? А не лучше ли было пустить ножи в дело? И мучает эта мысль меня безбожно! Каждый день. И не то что опять тянет меня убить кого-то, а как раз наоборот — добить себя самого постоянным упреком, что я в свое время совсем неправильно поступил, что не поднял руку на ближнего. А надо было бы, надо! Раз! Раз! Раз! И вот теперь я думаю, угнетаю себя размышлениями, сколько порчи во мне, совсем даже в незначительном субъекте из рода гомо сапиенсов. А если бы я не сумел себя сдержать? А дал волю наваждению? Скольких бы, хм-хм, жизни лишил? Так не лучше ли тест над эмбрионами проводить? Если уже в генетике порча проглядывается, навязчивая идея в зародыше преследует кого-то пришить, изнасиловать, ограбить, обмануть, в пьянстве, в сексе, в играх, в грязной политике себя упорно искать? Или если ума лишь на йоту найдут, неизлечимую болезнь определят, которая прикует в будущем человека к койке? Или будет судом поражен в правах? Или уже стукнуло восемьдесят один — а все продолжает тянуть из пенсионного фонда на лекарства, на месячное пособие, на социальные затраты? Разве не лучше на самой ранней стадии становления такой нерентабельной личности, да к тому же обладающей способностью к продолжительному биологическому существованию, — вовремя выявить ее характерные особенности? А если в ней всей этой гадости в избытке — лишить ее жизни? Тут же! Как говорится, не отходя от кассы! А таких-то две трети или даже три четвертых, или даже, хм, пять шестых от всего народонаселения. Уйма получается народу. Видимо, только так качество человека можно поднять и вообще этот вопрос отрегулировать. Можно другое добавить: за каждым законодательно закрепить восемьдесят один год, но если по каким-то техногенным причинам жизнь прервалась раньше лимитного срока, то не прожитые по норме годы делятся между самыми близкими членами семьи. Или сама семья получает право лишать жизни своего члена, чтобы прибавить кому-нибудь, по их мнению, более заслуживающему. Другого рецепта я пока не знаю.

«Какая у меня богатая интуиция, — подумал молодой человек. — А я ломал себе голову: как удалось Семену Семеновичу так круто изменить строй моих мыслей? Оказывается, существует какой-то тайный ход, по которому идеи Химушкина переместились в мое сознание. Это как фундаментальное научное или технологическое открытие. Одному пришло в голову, но за тысячи километров одновременно то же самое изобрели другие, и они даже уверены, что это только им пришло на ум. Видимо, в организме существует некая антенна, улавливающая сходные идеи».

— У меня есть некоторая мысль, но боюсь, как и вы когда-то, признаться в ее существовании даже самому себе. Уж больно она радикальна.

— Я с вами достаточно откровенен, надеюсь, заслужил доверие.

— Боюсь! Вы-то должны меня понять, вас всю жизнь опасения мучают. Вы давеча признались, что впервые исповедуетесь. Расскажите, как вы всю жизнь без женщин провели? Возможно ли такое? Никаких болезненных последствий не испытываете? Мне это важно знать. Я вот сам об этом подумываю, но совсем по другому случаю…