Адриан Моул. Годы прострации - Сью Таунсенд

А я не могу привыкнуть к новой Георгине. Мне до сих пор кажется неправильным, когда женщина в домашней обстановке одета в твидовый костюм.

В половине одиннадцатого позвонил Тони Уэллбек: они нашли Фэрфакс-Лисетта под квадроциклом. Он жив, но без сознания. Мне было больно видеть страдание на лице Георгины.

Прежде чем сесть в машину «скорой помощи», она обернулась ко мне:

— А вдруг у него поврежден мозг?

— Как они это поймут? — задал я встречный вопрос.

Деревня по щиколотку завалена мусором. Миссис Льюис-Мастерс организовала людей на уборку. Фэрфакс-Лисетт пришел в сознание через час после того, как его доставили в больницу. Доктора проверили его когнитивные навыки, спросив пациента, какой сейчас год, как зовут премьер-министра и когда Фэрфакс-Лисетт родился. Он ответил: 1972-й, миссис Тэтчер, в 1066-м. Словом, его не выписали. Георгина им не слишком довольна. Она расспрашивала его, как произошла авария, и он ответил, что спасался от демонстрантов. Она привезла Грейси в «Свинарню», чтобы больше времени проводить в больнице.

— Георгина, — внушал я ей, — если врачи требуют от него дать точный ответ на ряд самых общих вопросов, его могут никогда не выпустить. Он же глуп как пробка.

— Глупость мужчину не портит, — парировала Георгина. — С такими легче управляться.

Днем Грейси захотела опять поплескаться в ручье. Мы взяли бутерброды, пакет шоколадного печенья, термос с чаем и устроили пикник. Я сказал ей, что дерево, нависающее над ручьем, называется плакучей ивой. Ей захотелось узнать названия других деревьев вокруг, и я был рад, что могу ей помочь.

К нам присоединилась мать, но не выдержала и пяти минут — ее достали комары. Впрочем, спустя четверть часа она вернулась. Села на поваленное дерево и закурила. Я высказал свое недовольство, но мать заявила:

— Я курю ради тебя, Адриан. Иначе комары тебе всю лысину искусают. — Она достала открытку из кармана джинсовой куртки: — Хорошо, что нашла ее, прежде чем отец увидел.

Открытка представляла собой фотографию старой пивоварни в Бертоне-на-Тренте, от снимка веяло меланхолией. На обороте Рози написала:

Дорогая мама,

Просто хочу, чтобы ты знала, у нас с папой все нормально. Желаю тебе всего хорошего, и, пожалуйста, передай привет Джорджу и Адриану.

С любовью,

Рози (Лукас).

Грейси весело играла с прутиками, камешками и всем тем, что нашла вокруг ручья.

— Ты слыхал про ландшафтный дизайн? Этот ручей мог бы стать украшением нашего участка, — сказала мать, — если его вычистить, а по берегам посадить какие-нибудь пышные кусты.

— Он останется таким, какой есть, — твердо ответил я.

Сегодня к нам на чай приходила миссис Льюис-Мастерс. По такому случаю я, следуя рецепту Делии Смит, испек булочки с сыром и ягодами.

Миссис Льюис-Мастерс больше не пользуется ходунками. Я поздравил ее с этим, и она сказала:

— Меня теперь Бернард поддерживает.

— Я тоже благодарен Бернарду за поддержку.

— Но я не вообще говорю, — слегка рассердилась наша гостья. — Бернард буквально поддерживает меня, когда я куда-нибудь иду.

Я заметил, что мне будет очень не хватать Бернарда, когда он съедет.

Миссис Льюис-Мастерс выразила озабоченность «трудным периодом притирания», когда Бернард переберется к ней.

— У меня есть пара мерзких привычек, цыпленочек, — пояснил Бернард. — К примеру, один день я ношу трусы на одной стороне, а на другой те же трусы выворачиваю наизнанку.

— Личная гигиена меня ни капли не волнует, — отмахнулась миссис Льюис-Мастерс. — Я жила среди людей пустыни, а они моются лишь дважды в год — песком.

После чая мы пошли погулять, и я показал гостье мои угодья. Остановившись передохнуть у ручья, она пообещала одолжить мне на пару дней своего садовника и ротоватор.

Бернард ушел вместе с миссис Льюис-Мастерс, но сначала поинтересовался, буду ли я завтра дома.

— А где же мне еще быть? Разве что на химии.

В час ночи позвонила Пандора пожелать мне добрых снов. Я не сказал ей, что лег спать в половине десятого.

— В последнее время я часто думаю о тебе, — добавила Пандора. — А ты обо мне?

Я ответил, что думаю о ней с тех пор, как мне исполнилось 13 лет и девять месяцев. Однако умолчал о том, что теперь мои мысли почти целиком заняты моей землей, — все голову ломаю, как ее лучше возделать.

Мне отменили химиотерапию.

Бернард подарил мне четырех кур и курятник с оградой, которая не по зубам лисам! Все это доставили сегодня утром двое рабочих. Они возились до полудня, устанавливая курятник.

Отец уже который час сидит в коляске перед проволочной сеткой, пристально наблюдая за курами. Утверждает, что каждая обладает собственной ярко выраженной индивидуальностью:

— Вот эта — робкая, а та — наглая гадина, а вон та, что стоит в питьевом корыте, — дура набитая.

Фэрфакс-Лисетт вышел из больницы и долечивается дома. Когда Георгина приехала за дочкой, я поинтересовался, действительно ли поврежден у него мозг.

— Откуда мне знать? — рассмеялась она. — Хьюго даже на вопросы детской викторины никогда не знал ответов.

— Как ты можешь жить с таким болваном?

— Ну, он немного туповат, — признала Георгина, — но меня это не напрягает. Ты либо сидел, зарывшись в книгу, либо исписывал страницы своего чертова дневника. Со мной тебя не было, Адриан!

Проснулся с предчувствием чего-то очень хорошего. Надел халат, вышел во двор. Там уже сидели Бернард с отцом — курили, пили чай и наблюдали за курами. Я налил им чистой воды и покормил — кур, разумеется, не этих двоих стариков.

Спросил у отца, куда подевалась мать.

— Не волнуйся, у нее все путем, — заверил отец. — Работает над своей сраной книжкой.

— Надеюсь, ты в курсе, папа, что ее книга — сплошное вранье?

— Кстати, о вранье, малыш, — вмешался Бернард, — я тоже недавно таких пуль наотливал.

— Например, «полковник Бернард Хопкинс в отставке»?

— Нет, это правда. Не кошерно другое — мое холостяцкое существование, когда на самом деле моя жена жива, здорова и прекрасно себя чувствует в Нортхэмптоншире.