Карта неба - Феликс Х. Пальма

Он открыл дверь зала и покинул музей как обычный человек, смешавшись с последней группой сегодняшних посетителей. Очутившись на улице, он глубоко вздохнул и оглянулся по сторонам, пробуя органы чувств своего нового тела и одновременно пытаясь не обращать внимания на непрестанное жужжание, словно в пчелином улье, производимое мозгом человека, которого он имитировал. Его удивил этот шум, порождаемый мыслями, гораздо более интенсивный, нежели тот, что производили земляне, в которых он перевоплощался, будучи в Антарктиде. Но ему было некогда погружаться в исследование этих живописных размышлений, а потому он решил игнорировать их и сосредоточиться на изучении мира с помощью своих органов восприятия, а не рудиментарных чувств землянина. И тогда внезапно его охватило ощущение бесконечного благополучия, тихой и волнующей ностальгии, похожей на ту, что испытывает человек, вспоминая каникулы своего детства. Он обнаружил, что находится в месте, где была основана колония. Да, последним, что он в свое время увидел, был лед, смыкающийся над его головой, а вот теперь, проплавав в течение многих лет под водой и избежав смерти благодаря тому, что он успел ограничить свои энергетические уровни необходимыми вибрациями, чтобы его тело вошло в состояние спячки, он проснулся в Лондоне, как раз там, куда направлялся, когда его аппарат потерпел аварию над Антарктидой.

Он поднялся на одну из башен Музея естествознания, достаточно высокую, и там сосредоточился, прикрыл глаза и заставил свой мозг послать другой сигнал. И этот призыв, который не мог услышать никто из людей, полетел сквозь вечерние сумерки и, оседлав слабый бриз, распространился по всей столице. И почти мгновенно в шумной таверне в районе Сохо Джейкоб Хэлси перестал вытирать стаканы, задрал голову к потолку и стоял так несколько минут, не реагируя на призывы клиентов, пока внезапно по его лицу не побежали слезы. То же самое произошло с санитаром Брюсом Лэрдом, который вдруг неизвестно почему остановился посреди коридора в больнице имени Гая, словно внезапно забыл, где находится, и заплакал от счастья. Примерно так же поступили булочник с улицы Холборн по имени Сэм Делани, некий Томас Кобб, владелец портняжной мастерской рядом с Вестминстерским аббатством, гувернантка, присматривавшая за детьми, что играли в парке Мейфэр, старик, медленно ковылявший по одной из улочек в Блумсбери, супружеская чета Коннеллов, кормившая белок в Гайд-парке, и некий ростовщик, чья контора располагалась на Кингли-стрит. Все они подняли глаза к небу и застыли в благоговейном молчании, словно слышали какую-то мелодию, которую никто, кроме них, не мог услышать. Бросив то, чем они до этого занимались, они покинули свои дома и рабочие места и вышли на улицу, где в их ряды неспешно вливались учителя, лавочники, библиотекари, грузчики, секретари, члены парламента, трубочисты, клерки, проститутки, ювелиры, возчики угля, отставные военные, кучера и полицейские, и весь этот поток организованно двигался к месту, которое указал голос, прозвучавший у них в мозгу. Это был долгожданный сигнал, о котором так мечтали их родители и родители их родителей: он свидетельствовал о прибытии того, кто рано или поздно должен был появиться, того, кого они давно ждали, — Посланника.

Священник Джероне Бреннер, возглавлявший небольшой приход в Мэрилебоне, озабоченно глянул на себя в зеркало, висевшее в ризнице. Он уже тщательно побрился, с помощью туалетной воды пригладил свою непокорную седую шевелюру, выверенным до миллиметра движением поправил брыжи, на совесть почистил щеткой сутану, действуя медленно и торжественно, словно служил литургию, которую ему никто не заказывал, но которой требовала сама торжественность ситуации. Он облегченно вздохнул, убедившись, что морщины, избороздившие его иссохшее лицо, придают ему скорее величественный, нежели дряхлый вид, и что хотя присвоенное им тело выглядело весьма изношенным и тщедушным, зато пара темно-голубых глаз вызывала восхищение у ему подобных, в особенности у дам. В ваших глазах заключено небо, которое вы обещаете, святой отец, сказала однажды его прихожанка, не ведавшая, какие существа населяли его небо, хотя, к сожалению, ни одно из них не имело ранга божества, как бы ни хотелось ему иногда думать, что его раса воплощает собой богов, которым молятся земляне. Но будь так, они не собирались бы истреблять землян, подумал он. Никакой бог не обращается подобным образом со своими поклонниками. Он закончил причесываться и направился ко входу в ризницу, надеясь, что его вид удовлетворит Посланника.

— Добрый день, отец Бреннер. Или вы предпочтете наконец-то вновь носить древнее имя вашего рода?

Голос долетел к нему от двери, где вырисовывался силуэт человека, который рассматривал его, засунув руки в карманы брюк. Облик, который избрал для себя Посланник, обескуражил его, потому что речь шла не о каком-то безымянном типе, а о личности, которую любой образованный читатель, к каковым он принадлежал, мог узнать.

— Должен признаться, господин, что по прошествии пяти поколений, мы, потомки первых колонистов, даже между собой пользуемся земными языком и именами. Боюсь, что, когда настанет счастливый момент, нам будет трудновато снова привыкнуть к нашему древнему и любимому языку, несмотря на то, что мы торжественно передавали его от родителей к детям, так же как древние и мудрые знания нашей расы, — ответил священник.

Но я должен предупредить вас, что отец Бреннер не просто произнес эти слова, наклонив голову и сложив ладони над макушкой в виде треугольника, что могло показаться нам смешным, однако так представители его расы издавна выражали свое уважение. Он к тому же говорил на своем собственном древнем языке, и если бы в этот момент в ризнице находился кто-нибудь из людей, он услышал бы всего лишь хаотическую симфонию, состоящую из каркающих, свистящих и воющих звуков, которые я из боязни ранить ваш слух решил не воспроизводить.

— Я знаю, как трудно голосовым связкам людей справиться со звуками нашего языка, отец, — великодушно заметил Посланник. — Если не возражаете, мы можем общаться на языке землян, и на этом же языке я произнесу приветственную речь для наших братьев.

— Большое спасибо за ваше понимание, господин, — ответил священник, стараясь, чтобы его голос не дрогнул от волнения и тем более от страха. Он изменил свою позу и пошел навстречу Посланнику, с некоторым смущением протягивая ему руку, ибо понимал, что такой обычай здороваться может показаться тому экстравагантным и чересчур интимным. — Добро пожаловать на Землю, господин.

Посланник молча разглядывал его, насмешливо улыбаясь.

— Спасибо, святой отец, — сказал он после паузы и сделал шаг навстречу священнику, чтобы пожать протянутую руку. — Боюсь, что я еще не привык к земным обычаям. Хотя теперь это не так важно, поскольку изучать их уже нет никакого резона, вы не находите?

На протяжении нескольких секунд Посланник не выпускал руку священника из своей и продолжал вглядываться в него, словно призывая оспорить свое последнее утверждение. А когда наконец отпустил ее, отец Бреннер, немного обеспокоенный тоном высокомерного превосходства, что прозвучал в речи Посланника, откашлялся и постарался следовать плану, который он наметил как гостеприимный британец.

— Не хотите ли чашку чаю? — предложил он. — Этот напиток здесь очень распространен, и я уверяю вас, что телу, которое вы занимаете, он придаст заряд бодрости.