«Летающий танк». 100 боевых вылетов на Ил-2 - Олег Лазарев

Полет прошел удачно. Группа вернулась без потерь. Мы атаковали две цели. Сначала ударили по артиллерийским и минометным батареям, а затем, выскочив на шоссейную дорогу, идущую от города Тропау в глубь территории противника, прошлись по колоннам автомашин и боевой техники. Макаров держался в строю отлично, делал все так, как я и рекомендовал. После посадки я подошел к его самолету и застал его сидящим в кабине. Для нас это было необычным, так как наши летчики после выключения двигателя сразу вылезали из кабин и делились впечатлениями о полете. Видимо, сказались эмоции, связанные с первым боевым вылетом. Тут же около самолета я поздравил его с боевым крещением. По его реакции понял, что полетом он удовлетворен. К нам подошел Кожемякин и присоединился к поздравлениям.

Макаров добродушно пригласил меня на ужин. Там мне пришлось сидеть за одним столом со всем дивизионным начальством – Кожемякиным, Камыниным, Поварковым и Пстыго. Чувствовал себя крайне неловко и стесненно. Наркомовские100 граммов смелости не добавили. Макаров поделился своими впечатлениями о полете и похвалил меня. Он высказал пожелание слетать со мной еще раз. Но его отговорили. Через несколько дней он отбыл на Восток с орденом Красного Знамени, полученным за один боевой вылет. Когда началась война с Японией, в центральных газетах писали о боях, в которых отличились летчики-штурмовики под командованием генерала Макарова. По прибытии на Дальний Восток его повысили в звании.

С аэродрома Штубендорф выполнил свой последний боевой вылет наш командир эскадрильи Шутенко. Произошло это во второй половине марта. Как-то в один из дней он решил почему-то лететь на моей машине, хотя его самолет был исправен. Я был этим не особо доволен. Мне вообще не нравилось, когда на закрепленной за тобой машине летает кто-то другой. Обычно каждый летчик приноравливается к особенностям своей машины, к работе ее двигателя, подбирает наиболее благоприятные режимы работы, чтобы увеличить моторесурс. При этом одни эксплуатировали двигатель на щадящих режимах, а другие гоняли его, не жалея. Чаще так поступали те, кто летал не на своих машинах. Возможно, Шутенко полетел на моей машине, желая посмотреть, как она ведет себя в полете, и если понравится, взять ее себе. Так поступали многие командиры.

О том, что с ними произошло, рассказал его воздушный стрелок Иван 3убарев, вернувшийся после войны из плена. Над целью они попали в зону сильного зенитного огня. Когда самолет резко завалился в крен и почти полностью перевернулся на спину, стрелок понял, что вывести его в нормальное положение командир уже не сможет и надо прыгать. До земли было совсем немного, и он тут же выбросился из кабины. Как только раскрылся парашют, он стал искать глазами Шутенко, но ни в воздухе, ни на земле его не обнаружил. Немного в стороне от места приземления заметил факел огня. Это горели обломки взорвавшегося самолета. Видимо, Шутенко погиб вместе с ним. Скорее всего, добавил Зубарев, он был убит или тяжело ранен еще в кабине, поэтому неуправляемая машина стала переворачиваться на спину, и он не смог воспользоваться парашютом.

С гибелью Шутенко наша эскадрилья опять осталась без командира. Не везло нам на них. В который раз мне пришлось стать исполняющим обязанности комэска. Фактически я больше года почти без перерывов исполнял эту должность. Те же, кто числился на ней официально, больше занимались своими личными делами: у одного редкий день проходил без заглядывания в бутылку, второй больше находился на лечении в госпиталях, чем на работе. Миша среди нас ничем особенным не выделялся. В работе был аккуратен, любил жизнь, но судьба ему не улыбнулась. Я был с ним в хороших отношениях, и было его жаль. В эти же дни не вернулся с задания еще один летчик нашей эскадрильи. Летели мы тогда в составе сводной группы совместно с эскадрильей 621-го полка, которую вел А. Фукалов. По распоряжению Поваркова мы шли за ней.

Во время атаки цели с круга северо-западнее города Ратибор на нас напали «фоккеры». Завязался воздушный бой. Вижу, как один из «фоккеров» после атаки впереди идущего «ила» резко отворачивает в мою сторону и оказывается на встречном курсе. Успеваю нажать на гашетки пушек и пулеметов. Мгновение, и фашист проскакивает в нескольких метрах подо мной. Результата атаки я не видел, но думаю, что промазать со столь близкого расстояния не мог. Федя также потерял его из вида, так как мы все это время находилась в развороте. Опрашивать после полета своих ребят не стал, так как не хотел подтверждать сбитого таким образом. Я не истребитель и счета сбитых самолетов не вел. Главной своей работой считал выполнение основной задачи. После сбора группы мы не увидели машины молодого летчика, выполнявшего свой второй или третий боевой вылет. Он прибыл из Балашовской школы, где был со мной в одном отряде, но закончил ее на два с половиной года позже. Чем было вызвано его столь длительное пребывание там, я не знал, а спрашивать об этом посчитал неудобным. Никто из летчиков не видел, что с ним произошло. В полку его считали без вести пропавшим. К сожалению, фамилии его я не запомнил.

Несли мы потери и на земле. Я уже говорил, что на аэродроме надо быть всегда внимательным, но в полку опять произошла трагедия: погиб человек, причем случилось это по причине его беспечности. В один из дней была нелетная погода, поэтому полк не летал и занимался работой на матчасти. По границе летного поля в районе стоянки шел рослый оружейник из 1-й АЭ (фамилии его не помню) и нес мелкие авиабомбы, держа их перед собой в руках, как обычно носят охапку дров. Занятый своим делом, он не видел и, видимо, не слышал предупредительных окриков товарищей со стоянки о грозившей ему опасности. Прямо на него на большой скорости несся только что приземлившийся «як». Истребитель был не с нашего аэродрома и сел у нас вынужденно с остановившимся двигателем. Произошло это из-за полной выработки топлива вследствие «блудежки». Не найдя своего аэродрома, он совершенно случайно выскочил на наш.

С замиранием сердца техсостав, находившийся в этот момент на стоянке, наблюдал за происшедшим. Подойдя сзади, «як» правой плоскостью рассек тело несчастного пополам. Верхняя половина тела упала на землю с зажатыми в руках бомбами. Случай гибели оружейника явился наглядным примером для всех. Вот к чему может привести беспечность и невнимательность на летном поле.

Активные широкомасштабные наступательные действия на нашем фронте приостановились. Для их продолжения не хватало сил и средств. Требовалась перегруппировка войск и пополнение их всем необходимым для нового мощного броска. Пока шла подготовка, часть войск на занятой территории вела бои по улучшению позиций и отражала атаки противника, пытавшегося вернуть утерянные рубежи или выйти из окружения. В отдельных местах немцам удалось отбросить наши части на восточный берег Одера. В этих боях активное участие принимала штурмовая авиация. Мы вели непрерывную воздушную разведку, наносили удары по транспортным средствам противника, уничтожая их на дорогах, в местах скопления, при погрузочно-разгрузочных работах, держали под контролем действия вражеской авиации, нанося удары по аэродромам.

Много неприятностей доставлял Бреслау. Блокированный еще в феврале, он стойко держался и не собирался капитулировать, несмотря на неоднократные ультиматумы командования фронта. Находясь в тылу наших войск, он держал часть сил, которые можно было бы использовать для решения других задач. По городу неоднократно наносились массированные удары авиации 2-й воздушной армии. Кроме того, он подвергался частым налетам более мелких групп самолетов. Сильно разрушенный город продолжал стойко держаться, и фашисты предпринимали все, чтобы выстоять. До нас доходили слухи о приковывании цепями к лафетам орудий зенитчиков, находившихся на крышах домов, чтобы они, не имея возможности покинуть боевые посты при адских бомбардировках нашей авиацией, до последнего вели огонь по самолетам. Зенитный огонь был очень сильным. Только плотный дым пожаров мешал им вести прицельный огонь.