Окончательный диагноз - Кит МакКарти

А потом он внезапно исчез, и от этого ей стало совсем страшно.

Углубляясь в темноту, царившую за двойными дверями, Айзенменгер понимал, что ему следует дождаться Беверли, однако в голове у него звучали настырные нашептывания сирены, подталкивавшей его вперед и напоминавшей о том, что Елена находится совсем рядом и, возможно, возле нее человек, который с большим удовольствием перережет ей горло от уха до уха.

Воздух был насыщен пылью, сыростью и запахом плесени. Айзенменгер никогда не бывал именно в этом морге, но он знал, как устроены другие. Он понимал, что находится в небольшом вестибюле, за которым, скорее всего за двойными дверями, располагается холодильная камера. Справа от него находилась запертая дверь, а слева — еще одна, с застекленным верхом. Он повернулся влево и заглянул в окно.

За дверью находился практически пустой кабинет, в котором стояли лишь стол и обшарпанная картотека.

Он свернул к правой двери, догадываясь, что за ней может находиться человек с очень острым ножом, терпеливо дожидающийся его появления. За дверью тянулся очень узкий коридор — ни сумасшедших, ни света в нем не было. Правое его ответвление заканчивалось тупиком, напротив располагались две двери, на одной из которых было написано «Мужчины», а на другой — «Женщины». А слева находилась еще одна дверь. И Айзенменгер понял, что это вход в секционный зал.

Он тяжело сглотнул, ощутив вкус страха.

Она там.

Он двинулся вперед, стараясь ступать медленно и осторожно, но чувствовал, что его шаги, невзирая на все усилия, звучат настолько громко, что могут разбудить спящего Морфея, даже если у того уши заложены серными пробками. И тут он услышал за спиной шум, от которого его словно пронизало электрическим током, а сердце едва не выпрыгнуло из груди.

Издали до него донесся то ли шепот, то ли шипение:

— Джон?

Беверли.

Он секунду помедлил.

Подойдя к дверям секционного зала, он остановился и прильнул к ним ухом. Ничего.

Дверная ручка была шершавой, словно ее протерли наждачной бумагой. Он нажал на нее и толкнул дверь. Из щели на него пахнуло холодом.

Как в могиле.

Единственное, что он смог разглядеть, это нагромождение стульев и стоек для капельниц. Он раскрыл дверь чуть шире. В поле зрения возник один секционный стол, за ним — другой.

Ко второму была привязана обнаженная Елена, голова у нее была приподнята, глаза широко раскрыты. Ее рот был чем-то заткнут. Айзенменгер тут же ринулся к ней, собираясь окликнуть ее по имени.

Но тут дверь захлопнулась, и в него вонзился нож. Айзенменгер не смог сдержать крик.

«Ну, на этом стандартную процедуру можно закончить».

Теперь ей только оставалось решить — войти через двойную дверь или вернуться назад и поискать другой вход.

Без какой-либо видимой причины Беверли повернула направо и двинулась по узкому проходу между изгородью и навесом, который был завален кирпичами, битыми бутылками, пивными банками и колючей проволокой; на полпути ей попалась полуразложившаяся крысиная тушка. В конце прохода налево уходил еще один лаз точно такого же вида, который вел к маленькому захламленному дворику.

Она быстро, но соблюдая осторожность, двинулась по неровной поверхности, миновала перевернутый холодильник, походивший на постмодернистскую скульптуру, и приблизилась к задней стене морга. Дверей здесь не было, зато виднелись два окна; рама одного из них была разбита.

Не утруждая себя дальнейшим осмотром, Беверли пропихнула руку в дыру и принялась на ощупь искать щеколду. Ей пришлось встать на цыпочки, так как та заржавела и не поддавалась.

— Черт! — выдохнула она.

Она чувствовала, как в руку ей впивается осколок стекла, но это ее не остановило, и она еще сильнее надавила вниз. Щеколда поддалась, и стекло врезалось ей в руку. Кровь с поразительной быстротой залила все вокруг, продолжая вытекать из ее раны.

Но окно было открыто, и она не могла медлить. Не обращая внимания на кровь, которая уже пропитала рукава ее блузки и пиджака, а также на боль, разливавшуюся по всей руке, она подтянулась и, перемахнув через подоконник, оказалась в мужской раздевалке.

Она мгновенно проскочила мимо пустых открытых шкафчиков, миновала мелкий залив пыли, лежавшей на полу, и оказалась у двери, которая вела внутрь.

Треск бьющегося стекла заставил ее вздрогнуть.

Что за черт?

Она толкнула дверь, вознеся молитву, чтобы та не заскрипела.

И дверные петли послушались ее.

Гомер вместе с Райтом просматривал документы, накопившиеся по убийствам Пендреда, когда в дверь постучали и в кабинет с совершенно несвойственной решимостью вошла Кларк.

— Мы знаем, где может скрываться Пендред, сэр.

— Где?

— На Мол-стрит.

Гомер подошел к большой карте, висевшей на стене.

— Вполне возможно, — заметил он и, повернувшись к Кларк, осведомился: — А где именно?

— Судя по всему, там находится старый морг.

Услышав это, Гомер едва не подпрыгнул.

— Кто это сказал? — резко обернувшись, спросил он.

— Инспектор Уортон. Она только что звонила.

Гомер замер и посмотрел на Райта, глаза которого расширились от изумления. Затем Гомер вновь перевел взгляд на Кларк, и в кабинете воцарилась гробовая тишина. Когда Гомер вновь открыл рот, голос его зазвучал с придыханием, словно произнесение слов давалось ему с трудом.

— Ну что ж, наверное, нам стоит туда поехать. Вызовите на Мол-стрит вооруженный отряд.

— Ты знал, что на Мол-стрит находится старый морг? — спросил он у Райта, когда они с сиренами и включенными фарами уже мчались по улицам.

— Нет, сэр, — ответил Райт, сообразив, что, если бы он знал об этом, ему следовало бы кому-нибудь сообщить.

— Мы обыскивали Мол-стрит?

— Мы обходили дома, но там не так много жилых зданий.

— И никто не подумал о том, чтобы обыскать пустующие помещения?

Райт вздохнул:

— Мы проверили замки на предмет их надежности, сэр, а большего сделать не могли, это было бы противозаконно.

Гомер наградил его тяжелым взглядом, затем отвернулся к окошку и едва слышно пробормотал себе под нос:

— Чертовы законы.

Лезвие ножа впилось ему в плечо, скользнув по кости. Это было больно, но все же ничто по сравнению с тем вихрем невыносимой боли, которая последовала за этим. Рука мгновенно онемела, причиняя своему владельцу нестерпимую муку. Он даже инстинктивно не успел среагировать, как лезвие было выдернуто. Единственная реакция отразилась на его лице, однако пользы от нее было мало.