Окончательный диагноз - Кит МакКарти

— Куда?

Айзенменгер наградил его убийственным взглядом:

— Расследовать похищение человека.

Гомер добрался до хирургического отделения десятью минутами раньше и теперь, разрываясь между недоверием и охотничьим азартом, сидел в комнате для свиданий в конце коридора. Именно там, устроившись между манекеном, который использовался для отработки методики реанимации, и огромной и исключительно правдоподобной женской грудью, он выслушал Райта и Айзенменгера.

— Но никто не видел ее с ним?

— Нет, сэр, но в это время суток очень легко проникнуть в больницу, оставаясь незамеченным.

— Особенно если на нем была его старая форма санитара. — Айзенменгер был на грани срыва. Он не сомневался в том, что Елену похитил Пендред, и боялся, что она уже мертва.

— Но это не похоже на его обычный образ действий. Как правило, он выжидает удобного момента, набрасывается сзади и… — Увидев выражение лица Айзенменгера, он предпочел не продолжать. — Обычно он не похищает свои жертвы, — добавил он.

— Отчего же, миссис Мюир он переволок в другое место, сэр. Если вы помните, он убил ее неподалеку от ее дома, а затем перетащил тело в сад. — Сержант Райт не мог оторвать глаз от груди. Она действительно была как живая.

— Однако он убил ее на месте, Райт. До настоящего времени он всех убивал на месте, в отличие от данного случая.

Несмотря на все свое волнение, Айзенменгер не мог не прислушиваться к их беседе, и его мозг бесстрастно оценивал и взвешивал каждое их слово.

— Как бы то ни было, — заметил он, обращаясь к полицейским, — суть заключается в том, что она исчезла, а его видели поблизости как раз в то время, когда она вышла.

— Вы уже были у нее дома, на работе, опросили ее друзей? — обратился Гомер к Райту.

Райт кивнул:

— Нигде ничего.

— И насколько я понимаю, на ней были только ночная сорочка и халат?

Райт снова кивнул.

— С ее прикроватного столика ничего не исчезло?

На этот раз Райт лишь пожал плечами.

— Кроме книги, — вставил Айзенменгер, — которую она оставила в комнате отдыха. Вероятно, она ее читала.

— Но почему мисс Флеминг? Она встречалась с ним всего лишь дважды и, насколько я понимаю, ничем его не обидела.

Айзенменгер чуть не рассмеялся:

— Нет, она его ничем не обидела. Даже наоборот.

— Что вы хотите этим сказать? — удивился Гомер.

— Похоже, он пытался за ней ухлестнуть.

Изумление Гомера отразилось на лице Райта.

— Прошу прощения?

— Думаю, он в нее влюбился. Именно поэтому он на меня и набросился. Не потому что лично я причинил ему какое-то зло, а потому что он счел меня соперником.

Изумление Гомера начало постепенно рассеиваться.

— Влюбился? — переспросил он. — Он способен испытывать чувство любви?

— А почему нет? Возможно, не в духе Ромео и Джульетты, но любой аутист или шизофреник в состоянии испытывать определенную разновидность этого чувства.

Старший инспектор задумался.

— Ну, как бы там ни было, одно остается очевидным — он ее забрал, — подняв глаза, произнес он.

Оставалось ответить только на один вопрос: куда именно?

Гомер упер локти в колени и нагнулся вперед. Его безмолвная соседка с застывшим незакрывавшимся ртом и безразличным взором чуть шелохнулась, когда Гомер задел ее плечом. Райт изо всех сил старался не смотреть на ее грудь, но больше ему не на чем было остановить взгляд.

— Это должно быть где-то поблизости, — предположил Гомер. — Где-то на территории больницы. Ее он знает лучше всего, и его неоднократно здесь видели.

Гомер снова погрузился в глубокие размышления. Айзенменгеру уже не терпелось вырваться отсюда и самостоятельно приступить к розыскам. Теперь для него уже не имело никакого значения, сколько людей убил Пендред — троих, семерых или шесть миллионов. Сейчас он думал об одном — что тот забрал, а возможно, и убил Елену.

— Сколько ваших людей прочесывает больницу, Райт? — И прежде чем Райт успел ответить, Гомер распорядился: — Удвойте их число. Нет, утройте. Расширьте радиус поисков до полумили. Я хочу, чтобы полицейских здесь было больше, чем крыс в канализации. Я хочу, чтобы они наступали друг другу на пятки.

Он расплылся в улыбке и встал, не потрудившись согнать улыбку с лица, даже повернувшись к Айзенменгеру.

— Не волнуйтесь, мы найдем его, — произнес он и, словно не в силах сдержать собственное злорадство, добавил: — Я думаю, теперь мы со всей очевидностью можем признать, что именно он является убийцей и совершил все эти преступления, доктор Айзенменгер.

Айзенменгер, которому было уже наплевать на это, ничего не ответил.

Елена открыла глаза и увидела перед собой иссиня-серую холодную мглу. В течение нескольких мгновений она находилась в ступоре, а затем поняла, что страшно замерзла. А в следующий момент она осознала, что раздета донага.

Где я?

Она должна была находиться в палате в своей постели. Ей должно было быть тепло, даже если матрац и подушка и не были рассчитаны на удобство homo sapiens'ов.

Более того, как она поняла, никакого матраца под ней не было, как, впрочем, не было и подушки. Она лежала на холодной жесткой поверхности, металлической на ощупь.

И ее грудь — боже, как она болела! Казалось, она истерзана, словно ее ударила копытом лошадь. Что с ней случилось?

Она попыталась притронуться к ней, но ей это не удалось, не удалось и пошевелить ногами. Как выяснилось, она могла двигать лишь головой, да и то ей удалось только приподнять ее.

Она была связана — толстые нейлоновые веревки обхватывали ее на уровне плеч, живота и колен. Ее мгновенно охватило мерзкое тошнотворное чувство, хотя она и не позволила ему полностью завладеть собой, противопоставив ему собственную ярость.

— Какого черта? — Первые произнесенные ею слова прозвучали на удивление гулко, хотя она их едва прошептала. Она принялась оглядываться по сторонам, начиная различать контуры предметов, то ли потому, что ее глаза уже привыкли к темноте, то ли потому, что откуда-то просачивался свет. Это было просторное помещение с высоким потолком. Повсюду виднелся хлам и какие-то крупные предметы, лежавшие плашмя и стоявшие вдоль стен, словно это была кладовка или склад.

— Что это за место? — уже тише спросила она, но голос ее прозвучал не менее гулко, хотя теперь в нем были слышны испуганные нотки, и она тут же мысленно отчитала себя за это.

Она принялась ерзать, пытаясь высвободиться, однако довольно быстро поняла, что ей это не удастся. К тому же движения вызывали страшную боль в груди; теперь она уже видела, что повязка исчезла и чудовищная рана обнажилась, а из нее ровным ручейком стекает кровь.