Носители совести - Сергей Чекмаев

– Ладно, скажите лучше вот что: вы знали о Круковском, почему тогда они ничего не слышали про вас? Богдан Владиленович, Шаллек, Алина и Ника считали себя единственными Носителями в Североморье.

– Мы специально держались в тени. Чтобы не подвергать риску сразу всех. Дело в том, что нам действительно легче противостоять внешнему давлению, если мы соберемся вместе. Риск снижается очень сильно. Но он все-таки есть – и тому пример судьба группы Круковского. И, конечно, всегда остается шанс непоправимой катастрофы, вроде той, что случилась в тридцать девятом году.

– Так это правда!

– Да, это правда. И одновременно яркий показатель того, что может случиться со страной, если в ней погибнут все Носители. Ни в коем случае нельзя допустить, чтобы это повторилось. Мы собрались сегодня здесь, чтобы познакомится с вами обоими. Несмотря на риск.

– Почему?

– Видите ли, Арсений, – ответила зеленоглазая Вилана, – у нас сегодня большое событие.

Ему было очень жаль их – все пятеро выглядели усталыми и измученными. Но одновременно он перед ними преклонялся. Они рискнули встать в круговую оборону против мерзости окружающего мира.

– Радостных событий у нас немного, – взял слово Альберт Игнатьевич. В основном – горе и разочарование. Носители гибнут часто, Арсений, слишком часто. А новых почти не появляется. Нашей единственной надеждой остается Первородный Носитель, Семен Игнатович Редизар. Когда-то он очень помогал нам всем, да что там говорить – он был нашим проводником, знаменем. Он инициировал меня.

– И меня, – сказала Вилана.

– И меня тоже, – пробасил из своего угла Евсей.

– Прямо перед развалом Империи он пропал. Исчез на пятнадцать лет.

– Нет, он не исчез, – произнес Арсений медленно. – Он умер.

– Как умер?!

– Откуда вы знаете?!

С холодком в груди, прекрасно понимая, что отнимает у них всех последнюю надежду на победу, на нормальную жизнь когда-нибудь в будущем, Арсений рассказал о своем посещении Национального военного госпиталя. Без шокирующих подробностей, но и ничего не приукрашивая.

– …а утром мне позвонил врач и сказал, что Редизар скончался, не приходя в сознание.

За столом повисло тяжелое молчание. Ксюха всхлипнула.

Первым пришел в себя Альберт Игнатьевич:

– Да, мы примерно так и думали. Боялись себе признаться, почти не говорили об этом, но каждый знал. Спасибо, что помогли найти Редизара. Он знал, что умирает, не мог больше жить, но все-таки держался, потому что ждал того, кому он сможет передать свой дар. В больнице, среди психопатов и циничных докторов, он не мог найти такого человека и потому продолжал цепляться за жизнь. И вот появились вы, Арсений. Мы следили за вами с тех пор, как только узнали, что вы получили дело Богдана. Судя по поступкам, вы теперь один из нас. А Вилана… она может чувствовать Носителей.

– Да, – улыбнулась она. – Могу. Я целитель, Совесть врача, лучше всего я умею ставить диагнозы. В том числе и этот. Вы с нами, Арсений. Сегодня нас стало шестнадцать.

Все Носители поднялись со своих мест, Арсений и Ксюха, подчинившись общему порыву, тоже встали.

Альберт Игнатьевич протянул следователю руку:

– Ну, здравствуй, Закон.

Через три часа все Носители разъехались, оставив Ксюху с Арсением одних. Оставляя ему ключи от дома, мрачный Евсей крепко обнял за плечи, но ничего не сказал. Вилана коснулась рукой щеки, заметила:

– Вы слишком измотаны, Арсений, отдохните день-другой на природе.

А Альберт Игнатьевич, отозвав его в сторону, попросил:

– Присмотрите за девочкой, ладно? Я очень волнуюсь за нее.

– Я тоже. Очень сильно не хочется, чтобы с ней еще что-то случилось. И так натерпелась за эти дни.

– Что ж, тогда я надеюсь на вас.

Они уехали, и в доме стало тихо.

Уставшая Ксюха пристроилась спать, а Арсений до вечера бродил по участку. Он никак не мог убедить себя, что достоин быть Носителем. Конечно, взяток он не брал, а дела старался вести по возможности честно, но все-таки… Наверняка, он совершил в своей жизни не один низкий поступок. Наверняка, кого-то обманывал из корысти, подставлял, пусть и по случайности…

Не ошибся ли Редизар, передавая свой дар?

«Что ж, Арсений Юльевич, похоже, тебе придется доказать, что он был прав».

И еще. Он долго прислушивался к себе, пытаясь понять, нащупать то таинственное нечто, что делает его Носителем.

Может, вот это неожиданно прорезавшееся чувство ответственности за Ксюху и есть ОНО?

Или горечь за прежние дела, не доведенные до конца из-за давления сверху?

Запоздалое раскаяние: ведь он поругался тогда с отцом, за день до перелета, из которого родители не вернулись?

Он не заметил, как на поселок опустилась светлая северная ночь. Узкая прохладная ладошка коснулась его руки.

– Арсений! Ты что здесь ходишь? Пойдем в дом. А то я проснулась – тебя нет…

– Пойдем, – легко согласился он и не упустил возможности ее подколоть. – Вечно у вас так, то выгонят из дома, то зовут обратно…

– Я тебя выгоняла? – удивилась Ксюха.

– А кто же? Улеглась спать, шуметь нельзя, ходить нельзя, дышать тоже… вдруг разбужу? Ой, что будет!

– Да ты прав. Плохо будет – я страшна во гневе.

В доме было прохладно. Арсений прикрыл окно, оглянулся на девушку:

– Ты не замерзла? Лето летом, но, по-моему, тут случился локальный колотун.

– Есть немножко, – призналась Ксюха. – Камин погас, тогда я в плед завернулась и не чувствовала, что холодно. А сейчас – пробирает.

– Что ж ты молчала? Сейчас все будет. Давай я еще чаю поставлю. А ты – вот что, позвони Инке. Небось, извелась вся.

– Ой! Какая же я… Совсем забыла. Она бедная со вчерашнего дня не знает, что со мной. Глупая Ксюха! Глупая!

– Вчера я звонил, наврал с три короба, но она хоть успокоилась.

– Арсений, ты такой молодец! Спасибо!

– Ну, так уж сразу и молодец?

Он сходил за дровами, тяжеленным колуном кое-как настрогал щепок, вернулся в дом. Сложил пирамидку и разжег камин, краем уха прислушиваясь, как Ксюха заливается соловьем:

– …да, да, у меня настроение лучше всех! Именно. Кто приезжал? Следователь. Да знаю, он сейчас рядом сидит. А то ты его не видела? Ой, Инка, не спрашивай лучше, я тебе потом расскажу.

Арсений принес чайник, сахар и чашки, какие-то печенюшки, что нашлись на дальней полке продуктового шкафа. Кивнул Ксюхе на стол: налетай, мол.

– …все, мне надо идти, Арсений чаем поит. Да. И я тебя целую. Все, пока.