Библиотека географа - Джон Фасман

Я мысленно задался вопросом, легко ли сломать ногу, играя в защите, и посмотрел на Чипа. Тот допил свой чай, поднялся с места и упругой походкой атлета направился к двери. Выходя из кабинета, он хлопнул меня по спине и бросил:

— Приятно было познакомиться с вами, приятель.

— Мне тоже. — Когда он ушел, я опустился на стул рядом с Ханной. — У Чипа красивые плечи…

Ханна не ответила и даже не посмотрела на меня. Возможно, я выбрал неудачное время для саркастических замечаний. Тогда я протянул руку и коснулся ее лица. Несмотря на свою отчужденность, Ханна позволила взять себя за подбородок и повернуть лицо так, чтобы я мог видеть ее глаза.

— Я ничего не понимаю, — тихо сказал я. — Может, ты впустишь меня к себе? Объяснишь наконец, в чем я провинился? Что творится в твоей голове? Или за ее пределами?

Она продолжала хранить молчание.

— Ты что, все еще скучаешь по Яну?

В глазах у нее появилась печаль, распространившаяся в следующее мгновение по всему лицу. Сейчас у нее был такой вид, словно ей хотелось заплакать или, наоборот, сдержать подступающие к глазам слезы.

— Могу я задать тебе один вопрос, Пол?

— Разумеется.

— Зачем тебе все это надо?

— Что именно?

— Да все. Какого черта ты прицепился к Яну? Зачем тебе знать, что с ним случилось? И для чего нужна моя подноготная?

— Ну, ответить на первый вопрос несложно. Ян был удивительно любопытным типом. Послушай… — Я взглянул на олимпийские круги, оставленные чайными чашками на ее столе. — Он был профессором, который ничему не учил. Имел отношение к краже ювелирных изделий. Можно ли представить себе более спокойное и умиротворенное существование, нежели житье профессора, преподающего историю Балтии в Уикендене и обитающего в Линкольне? А между тем он не только носил при себе пистолет, но и дважды стрелял из него. Интересно, что оба раза ему удалось избежать наказания благодаря протекции руководства факультета истории и университета, которому он — чисто случайно, надеюсь — отдавал всю свою зарплату и даже некоторую сумму сверх того. Как он жил? На что? Каким образом сумел войти в контакт с таким одиозным типом, как Вернум Сикль? Чего он боялся? Видишь, сколько набралось вопросов? Ничего удивительного, что мне захотелось узнать, кем был Ян в действительности.

Я сделал паузу, но Ханна никак на мои слова не отреагировала. В такие минуты мне хочется, чтобы мои речи писал за меня лучший, нежели я сам, сценарист.

— Также, — медленно произнес я, — некто, чтобы припугнуть меня, прибил к моей двери конверт с окровавленным человеческим зубом. Признаться, это здорово меня обескуражило. Ведь я не храбрец, вернее, до сих пор мне не приходилось развивать в себе это качество. Однако меня разозлило, что этот некто сразу прибегнул к угрозам, не озаботившись предварительно объяснить мне, почему я не должен писать свою статью и каковы будут последствия, если я все-таки ее напишу, чтобы я сам мог решить, как быть дальше… Ответить на второй вопрос тоже не так трудно.

— Только не говори глупостей, хорошо? — сказала Ханна с заблестевшими вдруг глазами.

— Но это и в самом деле простой вопрос.

Она запустила руки мне под рубашку, прижала к своей груди, обхватив за голые плечи, и стала жадно целовать, терзая мой рот, словно жаждущий пищи голодающий. Затем стащила меня со стула на пол и села сверху. Потом перекатилась на бок, потащив меня за собой так, чтобы мы могли смотреть друг на друга: я — лежа на правом боку, а она — на левом. От покрытого линолеумом пола пахло дезинфекцией и школьным мелом.

— Что ты творишь? — сказал я. — Я совершенно тебя не понимаю.

— Не спрашивай ни о чем. Ну пожалуйста. Скажи, ты можешь сделать для меня одну вещь?

— Конечно.

— Оставь Яна в покое. Дай ему передохнуть. Хотя бы день или два.

— Что ты имеешь в виду?

Она села. Волосы ее испачкались белой меловой пылью, она смахнула ее и снова ко мне прижалась.

— Пообещай мне, что ты оставишь Яна в покое на несколько дней. Ну пожалуйста. А потом делай что хочешь.

— Это почему же?

— Скажи, ты сделаешь это? Если не ради него, то ради меня? Очень тебя прошу…

Я вздохнул, поднялся на ноги и пододвинул себе стул.

— Значит, только на несколько дней?

— На два дня, не больше. Предоставь Яну хотя бы немного покоя. А потом делай что собирался. Спрашивай обо всем, о чем хотел спросить. — Отсутствие личных местоимений в этой странной фразе должно было возбудить у меня по крайней мере любопытство, но не возбудило.

— Хорошо.

— Правда?

— Правда. Полагаю, я могу отвлечься на пару дней от этого дела. У меня в редакции есть и другая работа.

Она присела ко мне на колени и обхватила мою голову руками.

— Я знаю, что должна тебе кое-что объяснить. Но неужели ты не можешь пока просто верить мне — без всяких объяснений? Думаю, так будет лучше для всех. И для Яна, и для тех, кто еще о нем помнит, да и для меня тоже.

— Если я и сделаю это, то только ради тебя.

— Спасибо тебе, Пол. Пол…

Она замолчала, и мое имя, выпорхнув из ее уст, повисло в воздухе между нами словно мыльный пузырь. Потом Ханна слезла с моих колен, я поднялся на ноги и пузырь лопнул.

— Признаться, мне пора ехать в редакцию…

— А мне через четыре минуты надо идти в класс. Интересно, почему мальчишкам из всех классических музыкальных произведений нравится только «Болеро»?

— Что это — «Болеро»?

— Какой же ты необразованный… Обещай мне узнать хоть что-нибудь о музыке, — очень серьезно сказала Ханна.

— Ты будешь учить меня?

— Я бы хотела. И даже очень…

— Слушай, что вообще происходит, а?

Она дважды меня поцеловала и задержала руку на моей щеке.

— У меня начинаются занятия. Позвонишь мне вечером?

— Конечно.

— Мой надежный Пол… Спасибо тебе. Спасибо за все.

Поначалу я и вправду решил оставить это дело вопреки всем своим инстинктам. Но поступить иначе просто не мог, поскольку всякий раз, видя Ханну, вспоминал вкус ее губ. И если для того, чтобы добиться ее благосклонности, требовалось писать другие статьи (а меня от этой работы никто не освобождал) и забыть на пару дней о Пюхапэеве (в конце концов, я работал над статьей о нем полные две недели), то, значит, так тому и быть. Я вполне сжился с этой мыслью, по крайней мере так мне казалось. А уж Арт — тем более. Другое дело, что он еще не знал о принятом мной решении.

Но так уж случилось, что едва я вошел в редакцию «Курьера» и поприветствовал взмахом руки Остела, как у меня на столе зазвонил телефон.