Нити зла - Крис Вудинг

Бэрак Зан был стройным, поджарым человеком с тонкими чертами и изъеденным оспинами лицом. Преждевременно поседевшая борода скрывала большую часть изможденного лица, во вокруг глаз были заметны следы долгих страданий. Он видел больше пятидесяти весен, но последние пять оказались самыми трудными. Люция погибла.

Встреча с ней врезалась в его память так отчетливо, будто произошла только вчера. С тех пор не проходило и дня, чтобы он не вспоминал ее до малейших подробностей, будто переживая заново. Когда он в первый раз встретился взглядом с искаженной, в нем произошла какая-то невероятная перемена. Он никогда не подозревал, что существует такое чувство: глубокое, первобытное, настолько сильное, что ему невозможно сопротивляться. Тогда он познал, что чувствует мужчина, глядя, как рожает его жена: прикосновение к чудесному таинству и нерушимую связь с ребенком. Познал, увидев ее. Все инстинкты разом закричали ему: «Твоя дочь!»

И она тоже это знала. Он понял это по тому, как девочка обхватила его руками, прочел в бледных глазах, полных боли от предательства и слез.

«Где же ты был?» — спрашивали ее глаза. И от этого вопроса у него разрывалось сердце.

Он не знал, что у него была дочь, но это не облегчило страданий. Разумеется, ее возраст и дата рождения могли натолкнуть его на мысли о коротком и пылком романе с императрицей, что имел место несколько лет назад. Но он помнил, что Анаис даже тогда делила ложе с мужем. И когда она объявила о своей беременности, у него не возникло подозрений, что ребенок от него. Такая мысль закралась ему в голову лишь раз, но он не придал ей значения. Он был уверен, что, знай Анаис о его отцовстве, она сказала бы ему или же вытравила плод из чрева, не посвящая никого, кроме личного лекаря, в факт своей беременности. Так диктовала политика. Анаис не сделала ни того, ни другого, и Зан уверился, что к нему это не имеет никакого отношения. Он уже пережил горечь разрыва и рад был вообще уйти со сцены, когда речь зашла о наследнике. Дети его не интересовали. Так он считал тогда.

Но в тот момент, когда он увидел Люцию, его накрыло волной боли, сожаления и потери. Он почувствовал себя так, будто отказался от нее при рождении.

Потрясенный, Зан покинул императорскую крепость с намерением вскоре вернуться. Он бы схлестнулся с Анаис, даже несмотря на шаткую политическую ситуацию, хотя у него и доказательств-то не было, кроме твердой уверенности в своей правоте. Он бы потребовал ответа: почему она спрятала от него дочь? Он бы совершил еще много опрометчивых поступков, как горячий юнец… если бы Анаис и его дочь не погибли.

Когда он услышал эту весть, в нем что-то угасло и никогда уже не загорелось вновь. Какая-то важная часть его души сморщилась, почернела и высосала краски из мира. Он твердил себе, что глупо так переживать. В конце концов, все эти годы его держали в полном неведении, и он узнал правду совсем недавно. Он чувствовал себя отцом очень-очень недолго. Разве можно страдать, потеряв то, чего не имел?

Но то были пустые слова, они вызывали у него только усмешку, и он прекратил попытки объяснить необъяснимое.

Горе разъедало его, словно рак, и убивало то, что в нем еще осталось. Пища больше не доставляла удовольствия. Друзья видели его угрюмым и печальным. Дела семьи и заботы о владениях его не интересовали, большую часть их он переложил на плечи младших братьев и сестер. Он потерял интерес к жизни и желания. Он хорошо управлялся с деньгами своей семьи, но политические игры и борьба за положение — неотъемлемая часть жизни сарамирской знати — стали ему безразличны. Он просто плыл по течению.

Но этим утром произошло нечто, что заронило в сердце искру чего-то давно забытого, ставшего настолько чуждым, что Зан не мог дать ему имени.

Надежда. Глупая надежда.

Солдаты дома Икэти взяли под стражу женщину. Ее нашли без сознания под развалинами одного здания. Потолок обвалился, и одна из балок ударила ее по голове…, и спасла ей жизнь, потому что сломалась под углом и прикрыла от падающих камней. Ее нашли горожане, которые искали выживших под обломками, и передали людям Зана. Правда, вместе с ней нашли гораздо более ценного человека — Кседжена ту Имото, которого простолюдины охотно выдали как лидера Айс Маракса.

Никто не знал, кто такая эта женщина, но богатое платье и прическа показывали, что она не из Зилы. То, что ее нашли с Кседженом, было само по себе обвинением. Ее взяли под стражу. Когда она очнулась, то назвалась Мисани ту Колай и потребовала встречи с Бэраком Заном ту Икэти.

— Я встречусь с ней, — сказал Зан человеку, который принес сообщение. И, опомнившись, добавил: — Отправьте моих слуг, пусть выкупают и помогут ей одеться. Она из благородной семьи. Обращайтесь с ней соответственно.

А теперь Зан широко шагал по улицам Зилы. Было тихо. Его ждала Мисани.

Она была у постели, но встретила его не в ней. Мисани надышалась пыли, ее тело покрывали синяки, но сильнее всего она пострадала от сильного удара по затылку и теперь даже не могла сфокусировать взгляд. Она была очень слаба. Лекари не позволяли ей покидать комнату и не отходили от нее далеко — на случай, если упадет в обморок от напряжения. Известие о ее благородном происхождении и значимости для Бэрака превратило их из надменных, равнодушных снобов в раболепных слуг. Зан позвонил в колокольчик, вошел и отослал их кивком головы.

Лекари заняли под лазарет ряд неповрежденных домов. На кроватях лежали раненые солдаты и горожане. Случайно или же из-за дорогого платья Мисани разместили в хозяйской спальне богатого купеческого дома. Кровать, которую ей выделили, явно стоила очень дорого, на стенах висели угольные эскизы и нежные акварели. На резной подставке из кости стояла диорама с морским пейзажем. Зан вскользь подумал о судьбе владельца: убит ли он горожанами во время мятежа, погиб ли накануне при бомбардировке или же его просто вышвырнули на улицу. Революция — грязное дело.

Мисани ту Колай — в чужом платье, с распущенными и аккуратно причесанными волосами — стояла у постели. Могло показаться, что она в полном порядке, но Зан отлично знал, что она просто не подает виду. Волосы скрывали щеки и уши, наверняка расцарапанные, на запястье, где рукав платья его открывал, виднелось синее пятно. Она не отходила от края своей кровати — на случай если силы покинут ее. Зан несколько раз встречался с ней при дворе, когда она была еще юной, и даже тогда ее поразительное самообладание вызывало у него уважение.

— Госпожа Мисани ту Колай. — Зан сделал поклон, соответствующий их равному социальному статусу. — Известие о том, что вы пострадали при штурме, сильно огорчило меня.

Она ответила ему тем же поклоном, только в женском варианте.

— Слава милосердию Охи, я пострадала не так сильно, как могла бы, — сказала Мисани. Ее голос не нес в себе ни капли слабости.

— Не хотите ли присесть? — Зан указал на стул. Но Мисани не желала никаких уступок.

— Я предпочла бы стоять, — спокойно ответила она. В комнате был только один стул и не было циновок. Зан превосходил ее ростом больше, чем на фут. Если она сядет, то по сравнению с ним окажется совсем маленькой. На переговорах такое недопустимо.