Суд и ошибка. Осторожно: яд! - Энтони Беркли

Министр внутренних дел в тот же вечер сдался и вышел в отставку. В кратком обращении к парламенту премьер-министр, про себя-то вполне одобрявший непоколебимость коллеги, тем не менее не преминул на прощание публично дать пинка ему в спину.

Услышав обо всем этом, мистер Тодхантер не выразил никаких чувств.

– Так ему и надо, – вынес он свой приговор. – Чертов болван.

Так и случилось, что последняя неделя мистера Тодхантера прошла в мире и покое. За стенами тюрьмы движение в его поддержку понемногу теряло напор, и правительство, уловив эту перемену, получило возможность во всей красе продемонстрировать свою железную волю.

В стенах тюрьмы мистер Тодхантер выразил желание не принимать более посетителей и со словами благодарности распрощался с сэром Эрнестом, мистером Читтервиком и мистером Фуллером. Наконец-то он мог принимать мир таким, каков он есть, и намерен был так впредь и поступать.

Что будет с ним, теперь казалось не важным. Пользуясь своими правами, он даже пару раз, поднявшись с одра, вышел в халате и пижаме во двор на апрельское солнышко и несколько раз самым медленным шагом, опираясь на руку служителя, обошел внутренний дворик тюрьмы. Там, разумеется, в этот момент не было ни единого заключенного. Мистер Тодхантер был парией.

Он много писательствовал и сумел закончить серию статей, которую задумал, еще сидя на скамье подсудимых, и подробно, с точки зрения подсудимого и приговоренного к смерти, описал весь судебный процесс, вынесение приговора и бытование в камере. Сожалел он только о том, что не сможет с той же точки зрения рассказать про казнь. Наполнив свои статьи множеством красочных, емких и содержательных наблюдений по поводу работы британского правосудия, он счел, что в целом неплохо справился с поставленной перед собой задачей. Записка от Феррерса, сообщающего, что, опубликованные в «Лондонском обозрении», эти статьи вызвали интерес по всему миру, заставила автора не без удовольствия хмыкнуть.

Оставшееся время он проводил, главным образом беседуя с надзирателями. Мистера Тодхантера забавляло, что все, что он им рассказывает, если оно хоть сколько-то касается его преступления, один из тюремщиков старательно записывает в блокнот; зато Бёрчман, когда Фокс выходил из камеры, делился с ним забавными байками из жизни выдающихся узников прошлых лет. Мистер Тодхантер и Бёрчман оба очень жалели о том, что их знакомство вынужденно окажется таким кратким.

Приближался день казни, и мистера Тодхантера окружили самой трогательной заботой. Комендант заходил дружелюбнейше поболтать с ним, капеллан был готов прийти в любую минуту и пробыть, сколько потребуется, врач был – сама жизнерадостность.

– Вас очень тревожит предстоящая казнь? – спросил как-то мистер Тодхантер у коменданта и получил утвердительный, выразительный, пусть и неофициальный ответ.

– О! Чрезвычайно! Это кошмар. Совершенное варварство, пусть иногда даже оправданное. И к тому же это такая ответственность для должностных лиц. Заключенные нервничают, служители тоже… Ужас! Перед казнью по нескольку ночей не сплю, хоть глаз выколи.

– Прошу вас, – огорчился мистер Тодхантер, – пожалуйста, не беспокойтесь на мой счет. Я знаю, что такое бессонница, сам от нее страдал. Ни в коем случае не хотел бы, чтобы из-за меня кто-то терял сон.

В утро, когда ему предстояло умереть, мистер Тодхантер проснулся в начале восьмого. Он хорошо выспался и, прислушавшись к самому себе, с интересом обнаружил, что ощущает спокойствие и некое почти приятное предвкушение. По правде сказать, к тому времени мистер Тодхантер успел прийти к выводу, что совсем не прочь умереть. Больше того, он ждал смерти с нетерпением. Мысль о ее неизбежности присутствовала рядом так долго, что в конце концов было бы недурно покончить с приготовлениями и наконец уже умереть. Кроме того, смерть мыслилась ему как блаженное отдохновение, ведь мистер Тодхантер ужасно устал от своего хлипкого тела. (Вот радость была бы его эскулапу, узнай он, как переменились воззрения пациента!)

С обычным своим интересом он наблюдал за последними приготовлениями, но когда в камеру, узнав, что смертник проснулся, стремительно вошел капеллан, мистер Тодхантер со всей искренностью попросил его не говорить о религии. Он готов умереть, он не питает зла ни к кому в мире – разве этого не достаточно?

В задумчивости он справился о палаче, который, как ему было известно, провел ночь в тюрьме, и выразил надежду, что тот спал беспечально, а потом огорчился, узнав, что вчера вечером зловещий служитель Фемиды, по своему обычаю, тайком поглядел на него, чтобы прикинуть длину петли. Если бы мистера Тодхантера предупредили заранее, ему не составило бы труда подняться на ноги и постоять, предоставив палачу случай со всей точностью оценить, какого он роста.

Врач, который зашел в камеру около восьми утра, втайне восхитился самообладанием своего подопечного. Мистер Тодхантер заверил его, что не ощущает никакого волнения, – но поверить в это было непросто.

В камере в тот день, согласно особой просьбе заключенного, в последний раз дежурили Бёрчман и Фокс. Вот они-то были расстроены куда сильнее, чем он.

За завтраком – бекон, яйца и две чашки превосходного кофе – мистер Тодхантер с легким удивлением заметил:

– Смертнику полагается сытный завтрак. Забавно, да? А с другой стороны, почему бы и нет? Давно я не завтракал с таким удовольствием.

После завтрака он попросил закурить, ему выдали сигарету, и впервые за много месяцев он с наслаждением затянулся.

– Говорят, после большого перерыва теряешь вкус к табаку, – продолжал он, обращаясь к Фоксу. – Клевета. Покурить необыкновенно приятно.

В девятом часу в камеру явился комендант, весь на взводе.

– Как вы, Тодхантер?

– Отлично, благодарю вас. – И мистер Тодхантер вдруг усмехнулся. – Если вы о том, не упаду ли я в обморок, не беспокойтесь, не упаду.

– Если хотите, вам принесут стакан бренди… попозже… только скажите, идет?

– Спиртное мне врач запретил, – с огорчением ответил мистер Тодхантер и снова хмыкнул. – Умру, чего доброго, а вам, понимаете ли, отвечать.

Комендант попытался улыбнуться, но у него это вышло плохо. Махнув рукой, он велел надзирателям оставить их с заключенным вдвоем.

– Послушайте, всем нам не по себе… не могу сказать, что так же, как вам, конечно… но вы же понимаете, что мы при этом чувствуем… Что, если вы попробуете смотреть на это, как на операцию, а не на… не на что-то иное? Она абсолютно безболезненна и, как только является экзекутор, занимает считанные секунды. Уверен, вы будете держаться молодцом, и… о, черт побери, вы же прекрасно все понимаете…

– Вполне, вполне понимаю, – наисерьезнейше подтвердил мистер Тодхантер. – Я чрезвычайно признателен вам. Пожалуйста, не огорчайтесь так сильно. Поверьте, я ничего не боюсь.

– Нет, это невероятно, – в растерянности выговорил комендант, помолчал и закончил: – Вот, собственно, и все. Мы все надеялись, что аневризма ваша доберется до вас раньше, но… Значит, придется идти до конца. Я скоро вернусь с шерифом и остальными. В девять часов.