Повелители волков - Виталий Гладкий

Наверное, таким же «стратегическим» мышлением были не обделены и еще несколько десятков человек из обоза. Они нашли крутую тропинку наверх и карабкались по ней с завидной прытью. Их примеру последовал и Вахаука вместе со своим псом…

Фагр неожиданно резко отпрянул от Радагоса и безмолвно обнажил свои устрашающие клыки. В этот миг его вид был ужасен. Джаниец понял, что где-то рядом враг, притом не человека, а волка. Кто бы это мог быть? Радагос притаился.

Вахаука выскочил на небольшую полянку, где находились Радагос и волк, и облегченно перевел дух. Он не видел ни джанийца, ни зверя; его взгляд был прикован к степи, до которой оставалось рукой подать — там, где находился Радагос, заросли над кручей были пожиже и значительно уже, чем в других местах. Джаниец не случайно облюбовал это место — чтобы не продираться с шарами через кустарники. Вольноотпущенники вырубили в зарослях лишь недлинный коридор, по которому и доставили шары к месту событий. Распределяли их по предполагаемой длине колонны персидских войск с помощью талей и веревок, протянутых над обрывом.

Однако если Вахаука не обратил внимания, что на полянке кроме его и пса находится еще кто-то, то Гурджи мгновенно ощетинился и угрожающе зарычал. Обеспокоенный Вахаука обернулся — и едва не сел на заднее место. В дальнем конце поляны стоял воин, вооруженный двумя мечами, а рядом с ним — огромных размеров волк. Если бы Вахауке кто-то сказал, что существуют такие большие звери, он никогда бы не поверил. А волк был крупнее даже его Гурджи. Мало того — он был прирученным!

Радагос был сам поражен. Но не появлением персидского дезертира, а мощью и статью его пса. Ему доводилось слышать о боевых псах персов, но видеть не приходилось. И это страшилище к тому же носило ошейник, усеянный шипами. «Нельзя на него пускать Фагра! — подумал Одноухий. — Никак нельзя!» Ведь волки обычно рвали своим противникам горло, а к этому зверюге не подступиться из-за ошейника.

Но он не успел сказать ни слова — пес и волк решили вопрос «сражаться или нет» без разрешения хозяев. Гурджи и Фагр неторопливо двинулись навстречу друг другу. Теперь уже поздно было отдавать какие-либо команды; звери их просто проигнорировали бы (а боевой пес был самым настоящим зверем, лишь немного облагороженным человеком).

Волк и пес остановились посреди поляны, и какое-то время присматривались друг к другу. Радагос понимал, что страха перед противником нет ни у того, ни у другого. Мало того, и он не мог помочь своими штучками, изобразив вой многочисленной волчьей стаи, после которого у любого пса поджилки начинали трястись, — поздно было. Оставалось уповать на выучку Фагра. Но этим делом занимался Волх, и Радагос не был посвящен во все тонкости натаскивания волков.

Дальнейшее заняло не очень много времени. Все-таки Фагр, реликт давно ушедшей эпохи, был крупнее и сильнее Гурджа. Он не стал хватать его за горло, а молниеносным ударом сбил с ног и располосовал живот. Но даже в таком состоянии Гурдж хотел продолжить сражение. Он встал, но вывалившиеся кишки помешали ему броситься на исконного врага. Пошатнувшись, Гурдж упал и жалобно заскулил. Волк немного постоял над ним, а затем, презрительно фыркнув, вернулся к Радагосу.

— Ах, молодчина! — Одноухий ласкал Фагра, но делал это осторожно, потому что тот все еще переживал перипетии схватки и мог укусить (правда, слегка) даже хозяина.

Неожиданно к скулежу раненого пса добавился плач. Радагос посмотрел и увидел перса, который припал к издыхающему псу и плакал, как женщина. Одноухий лишь вздохнул; ему были понятны переживания проводника собаки. Заметив, что скиф смотрит на него, Вахаука вскочил, разорвал на груди рубаху и возопил в полной невменяемости:

— Убей и меня, убей! Что же ты медлишь?! Убей!

Радагос молча посмотрел в его обезумевшие глаза, полные слез, еще раз вздохнул и пошел к своему коню, привязанному среди высоких деревьев. За ним тенью скользнул и волк, одарив Вахауку на прощание взглядом, в котором светилось едва не человеческое сожаление, что Радагос не приказал ему разделаться и с хозяином пса. А что это было так, Фагр определил по запаху.

По степи ехал всадник. Конек у него был так себе — ни стати, ни прыти. Обычная скифская лошадка, к тому же преклонных лет, но еще вполне крепкая и выносливая. Судя по тому, что и всадник, и его средство передвижения не очень хорошо понимали друг друга, конь был у кого-то позаимствован. Мало того, и всадник сидел на своем четвероногом транспортном средстве не очень уверенно, несмотря на то, что был одет и вооружен как охотник-скиф. Не было в его посадке той непринужденной грации, которая нарабатывается годами общения с лошадью.

Тем не менее всадник уверенно продвигался к какой-то цели, особо не присматриваясь к местности. Наверное, эти края были ему хорошо знакомы. Но вот впереди показались длинные валы, закрывавшие полгоризонта. Это были укрепления Гелона. Лошадка пошла бодрее, потому что всадник «подогрел» ее стылую кровь добрым ударом нагайки. Но даже после этого она не посчитала нужным перейти на рысь, не говоря уже о галопе.

Чем ближе всадник подъезжал к валам, тем сильнее слышался неприятный запах сгоревшей древесины. Он ни в коей мере не напоминал тот, что исходит от горна кузнеца, где тлеют древесные угли, или от печи горшечника, который обжигает очередную партию керамических изделий. Это был запах сгоревших построек и тряпья, очень быстро превращающийся в вонь. Казалось, что не только человек может умирать, но и его жилье. Судя по всему, город, к которому приближался всадник, умер. Подтверждением этому служили и птицы-падальщики, которые кружили над валами, высматривая поживу.

Всадник смело въехал в центральные ворота, от которых остались лишь обугленные стояки. Еще немного времени, и он оказался на агоре Гелона. Вернее, на том месте, что осталось от некогда красиво убранной центральной площади города. Персы, захватив Гелон, сожгли все, что только можно, — городские ворота, тыновые укрепления, деревянные храмы, дома и даже невзрачные ремесленные мастерские — а кое-где и разрушили кирпичную кладку (правда, ее было не так и много).

Покачав головой, всадник печально вздохнул, и среди пепелища с трудом отыскал дорогу, которая вела в ремесленный квартал. По пути ему попадались отощавшие и одичавшие собаки, сбитые в стаи. И человек, а в особенности его конь были для них лакомым куском, но едва вожак приблизился к всаднику и принюхался, его голодный пыл мигом угас; пес опустил голову, выражая покорность, затем развернулся и присоединился к стае, которая разочарованно заурчала и затявкала. Что-то сдержало псов наброситься на всадника, хотя голод довел их до предела, за которым начинается полное одичание, и он беспрепятственно продолжил свой путь.

К удивлению и радости всадника, у эргастерия Геракледа лишь сгорела крыша. Гераклед не пожалел средств и выстроил почти все свои мастерские из камня, только стропила и перекрытия были деревянными. Правда, все строения были неказистыми, наверное, по этой причине персы не стали марать руки, разваливая тесные клетушки.