Тайна Элизабет - Михаил Радуга

– Ребята, мы попали!

– Да заткнись ты! – опять дал пинка своему рыцарю комендант. – А серьезно?

– Трибун Томас Юрг.

– Он же погиб.

– Да. Одни меткие ребята его только что едва не прикончили.

– А почему вы тогда на мутанте?

– Это свой человек. Не переживайте.

Будущие храбрые бойцы с трясущимися руками встретили единственного выжившего командира, лицо и огромное тело которого были больше похожи на один большой и распухший синяк, покрытый ссадинами и разорванной кожей. Он вкратце рассказал им свою историю спасения и приказал пустить гонцов во все Башни, чтобы коменданты направляли выживших на вулкане рыцарей в Салеп, но ни в коем случае не в Парфагон.

Проведя короткую ночь в Башне признания, где ему обработали глубокие раны, дали самую свежую постель и долгожданную горячую еду, Томас немедля отправился дальше, несмотря на страшные боли и уговоры отлежаться хотя бы еще день или два. Причем, ко всеобщему удивлению, невиданно осмелевший трибун продолжил свой путь на пугающем парфагонцев Билле. Он резонно предположил, что тот, кто спас его с эшафота и в тайне отправил вниз по ущелью, скорее всего захочет избавиться от ненужного свидетеля, поэтому у несчастного челоконя просто не было обратного пути. Кроме того, потеряв любимого Вектора, ставшего близким другом за все проведенные вместе годы, он хотел заменить его хоть кем-то более или менее знакомым, и своеобразный челоконь вполне подходил для этой роли. Хотя иметь такие мутации в королевстве было строго запрещено, отныне Томас стал значительно проще относиться к его правилам, надеясь уладить этот вопрос тем или иным путем.

По долгой и томительной дороге в Салеп, которая должна занять еще три или четыре дня, он надеялся тщательно обдумать все произошедшее за последние недели и хорошо подготовиться к моменту входа в Северные ворота благочестивой столицы.

По пути он иногда встречал разрозненных рыцарей и слоняющиеся тыловые обозы, которых тут же твердой рукой брал под свое личное командование. Он понимал, что многие из случайно выживших воинов просто сбежали с поля боя, а не были ранеными или заблудились, как горячо уверяли. Однако у него не было ни времени, ни желания разбираться в этих поганых вопросах, когда каждый опытный рыцарь представлял собой огромную ценность. В итоге, на подходе к Салепу с ним было уже десять воинов, пусть и половина из них были серьезно ранены.

В быстро заживающей голове возмужавшего за последние недели Томаса беспорядочно крутилось множество странных и неоднозначных мыслей. Во-первых, он был рад, что просто выжил, хотя и не должен был ни при каких обстоятельствах. Он чувствовал, что к этому неведомым образом приложила руку сестра, но не мог даже представить, как она могла такое организовать, учитывая место ее работы и незавидное положение в резко расслоенном арогдорском обществе. Хотя, если уж она организовала всю эту бойню с самого начала, то может все! С самого детства она его допекала своими выходками, тренируя каменную выдержку. И вот, выросла девочка…

Во-вторых, потеря почти тысячи доблестных рыцарей, родного приемного отца и дорогого старшего товарища Ричарда, а также храбрейшего легата Аарона Коннелла вызывали у Томаса приступы ярости и ненависти. Причем теперь он не мог даже понять, к кому обращать все эти пылающие местью эмоции! Что вообще в этом мире происходит? Кому и зачем это надо? Хотя многие вещи всегда были не совсем понятны, но сам мир казался прост: белое и черное, добро и зло, Парфагон и Арогдор. Отныне все это смешалось в одну уродливую смесь, с чем нужно было как можно скорее разобраться, дабы выжить самому и попробовать спасти оставшееся без защиты невинное население некогда идеального города и его многострадальных территорий.

Хмурые рыцари все дни долгого пути до Салепа с любопытством наблюдали, как их юный командир то смеялся, то плакал, то иногда словно терялся в каком-то своем мире и часто ни на что не реагировал часами напролет. Незаметно перешептываясь, они порой полагали, что он немного сошел с ума от пережитого в ненавистном кратере. На самом деле вновь осиротевший Томас бесконечно прокручивал в голове все самые яркие жизненные истории, связанные с такими родными Нильсом и Ричардом. Как они его храбро спасли в самый последний момент перед жестокой расправой в сожженном селе. Как рискнули взять с собой и отстаивали всеми путями его право жить в невероятном Парфагоне. Как помогали учиться в Школе и, жертвуя временем, щепетильно готовили к проигранному турниру. Как самоотверженно бились в окруженной Ярте и как затем обороняли осажденную Стену. Как смешно Нильс наставлял перед рискованной отправкой в Арогдор и как прекрасный Ричард все время стеснялся, что он не такой удалой бабник, каким он должен быть, как ему казалось, в глазах беспросветно распущенного друга. Теперь все это стало прошлым. Все эмоции, радости и печали. Но что он должен будет сказать несчастным Лилии и Виктории? Как он может их утешить?

Кроме того, чем ближе он приближался к желанному Парфагону, тем более неприятные ощущения испытывал. Появился животный страх чего-то чуждого и неизведанного. В проклятом замке явно происходило нечто абсолютно непонятное для Томаса и того простого мира, в котором он всегда жил. Хотя погибающие товарищи не помнили странной и жуткой истории в жарком лесу, он все же предпочел верить своим собственным глазам. Это невероятно яркое окно, широкое и ослепляющее, которое вдруг появилось из ниоткуда и зависло в воздухе, было главным ключом к разгадке многих тайн жизни столицы. Но что это было? Может быть, это была магия? В Школе учили над такими вещами лишь смеяться, но что тогда могло объяснить это страшное, практически потустороннее явление?

Если в этом впечатляющем окне действительно каким-то невообразимым образом был сам король, а не его огромный двойник или какой-нибудь брат-великан, то тогда загадок становилось еще больше. Хотя как Альберт мог оказаться в окне, если он не покидал Парфагон? И зачем он тогда так и сидел в этом окне, а не вышел к сыну на мраморную площадку? Почему он был такой большой? В конце концов, что это был за пышущий летней зеленью лес, ведь на каменистой вершине вулкана нет растительности?

Так или иначе, но озлобленный Томас теперь наверняка понимал, что фальшивый Альберт не только в курсе всего того, что происходит во вражеском Арогдоре, но и приходится родным любящим отцом сумасшедшего предводителя Эйзенберга! Они даже похожи внешне. Если Варнеру добавить черную бороду да немного веса и возраста для солидности, то он будет точной копией некогда всеми обожаемого короля Парфагона. Выходило, они во все времена обменивались ключевыми данными и просто беспечно игрались безвольными людьми в солдатики? Но зачем? Как это вообще возможно? Получается, мужественный Коннелл и его бесстрашная Первая когорта не смогли выйти из блокированного ущелья Третьей реки, потому что сам же хитрый Альберт его туда умышленно направил и сам же сообщил об этом своему дорогому сынишке? Что это за чудовищная игра, которая уносит все больше и больше жизней? Почему это так активно стало происходить только в последний год? Что изменилось? Почему раньше все было иначе? Ради чего разрушать такой идеальный и прекрасный Парфагон?