Спасти Кэрол - Джош Малерман

Все стало двигаться слишком быстро, и Дуайт уже не поспевал за событиями…

Юное солнце выкрасило дорожку, ведущую к дому, в ярко-оранжевый цвет.

Так много мелочей! Так много деталей!

Земля, въевшаяся в морщины на пальцах могильщиков.

Пятно на правом стекле очков Мандерса, в самом низу.

Камешки гравия на дорожке.

Травинки, растущие по ее краям.

Грудь Кэрол, вздымающаяся и вновь опадающая.

– Мандерс! – воскликнул Дуайт, обращаясь к распорядителю похорон.

– Что случилось?

А она действительно выглядит мертвой? Или просто спящей? А вдруг она откроет глаза и скажет: Это он…

Дуайт лихорадочно искал, что бы такое сказать.

– А… этот гроб… он достаточно хорош?

– Он достоин королевы, – ответил Мандерс, вынося таким образом окончательный приговор шедевру от «Беллафонте».

Дуайту страшно захотелось сесть, свернуться калачиком на каменных ступенях. Захотелось прыгнуть на облучок экипажа и мчаться во весь опор, пока копыта лошадей не обратятся в пыль.

Вот она, критическая точка, где перед ним во всем своем безобразии откроется несправедливость жизни – та часть его плана, где Кэрол окажется вне его контроля. И только потом, если все пройдет удачно, она исчезнет навсегда, а ему уже не будут страшны никакие подозрения, никакие полицейские с оружием в руках.

Никакие полицейские и никакие преступники.

– Только посмотрите на эту крышку, мистер Эверс, – сказал Хэнк, явно пытаясь отвлечь Дуайта от горестных мыслей о жене. – Это же чистый палисандр, самое крепкое дерево на земле! Чтобы открыть этот гроб, понадобится небольшой взрыв. А какова трубка? Это же латунь. Не ржавеет, не гнется!

Дуайт уставился на могильщика.

– Что… что ты сказал?

Хэнк повторил сказанное.

Дуайт улыбнулся – слова могильщика звучали успокоительно. Тем более что сам гроб был подарком.

– Можете сами посмотреть, – не унимался Хэнк. – Ни земля, ни камни не смогут даже поцарапать его.

…подарок…

– Ели вы ничего не имеете против, – проговорил Дуайт, тщательно скрывая свое нетерпение, – то можно было бы ее укладывать. Я едва держусь на ногах.

– Пройдите в мой офис, – голосом, полным сочувствия, проговорил Мандерс. – Хэнк принесет вам стакан воды. Все, что нужно, мы сделаем сами.

Дуайт примерил одну из масок, которые так тщательно репетировал накануне.

– Вода? – сказал он. – Это было бы замечательно.

– Лукас! – позвал распорядитель похорон. – И принеси виски джентльмену.

Могильщики провели Дуайта в офис. В этот момент он ощущал себя словно в свободном падении – вся его судьба лежала в ненадежных руках совершенно посторонних людей. Но кое-что его и успокаивало, а потому он не боялся падения. Он верил в того, кто прислал гроб. Ели этот некто сделал такой царский подарок – значит, справедливость все-таки есть и кто-то поддерживает его!

Чтобы открыть гроб, нужен будет небольшой взрыв.

Да, это был тот самый незнакомец с неуловимой, постоянно меняющейся внешностью. Он вновь пришел Дуайту на помощь.

И в этот момент он уже не боялся, что его поймают.

Когда Дуайт вошел в офис, Хэнк подал ему кресло, а Лукас принес виски. Дуайт сел и улыбнулся, почувствовав себя стоящим на пороге полной, всеобъемлющей свободы. Виски был крепким и бодрящим.

– Спасибо! – сказал он.

Тем временем в холле Мандерс и Норман осторожно подняли Кэрол с носилок и перенесли в гроб. И в гробу она была удивительно хороша собой. Распорядитель похорон наклонился к ней и принялся внимательно изучать. В том, что он увидел, не было заметно никаких следов скрытого преступления. На его взгляд, взгляд распорядителя похорон, миссис Эверс выглядела просто безупречно. Бросив взгляд на Нормана, Мандерс увидел в его лице нечто подобное восхищению. Они не обменивались мнениями, но оба единодушно решили – она и в гробу лежит как живая. Тем не менее, не боясь показаться глупцом, Мандерс извлек из кармана маленькое зеркало и, поднеся его к самому лицу миссис Эверс, подержал его там в течение долгих двадцати секунд, после чего стал внимательно изучать в лучах солнечного света, проникавшего в холл через раскрытые двери.

Ни пятнышка затуманенности на стекле. А это значит – легкие Кэрол умерли и она готова к погребению.

Привязав, как положено, кончик ведущего от колокольчика шнура к запястью Кэрол, Мандерс надвинул крышку на гроб и облегченно вздохнул. Шерифу докладывать не о чем. После этого он вошел в офис.

– Мистер Эверс, – сказал он, говоря с ним так, как говорят с ребенком, потерявшим обоих родителей, – мы можем начинать…

Он умолял ее не волноваться – ее сердце билось, и он чувствовал это. Она жива, говорил он ей, жива.

Вскоре сквозь расступившиеся деревья он увидел город. Крыши и силуэты каминных труб. Здесь жили люди. Жила здесь и Кэрол. Мокси пошел быстрее, совсем забыв о Старушке, которая, с волочившимся по земле поводом, осталась в лесу.

Когда он покинул наконец лесную чащу, то почувствовал, словно прорвался через невидимую преграду – к чему-то светлому и радостному, где царили прощение и примирение.

Мокси наконец вышел на улицу, по обеим сторонам которой стояли дома. Единственными звуками, которые отражались от стен, были звуки его шагов и его дыхания. В окнах виднелись лица, но никто не вышел ему помочь, что было вполне естественно: кто рискнет выйти, когда по улице идет человек, явно опасный, явно с Большой дороги, – человек с закопченным лицом, делающий вид, будто он несет что-то, хотя руки его пусты?

Впереди Мокси увидел Сайласа Хайта. Тот стоял у открытых ворот того, что напоминало конюшни. Это был не тот Сайлас, которого Мокси знал по Порт-Альберту, и выглядел он не так, как выглядел тогда, когда Мокси, принеся Кэрол на руках, разбудил его. Человек, проведший много лет в могиле, выглядит совсем не так, как много лет назад.

– Сайлас! – позвал Мокси. – Она просто упала. Мне нужен врач.

Солнце высветило на лице Сайласа глубокие впадины. Зубы его выглядели как кукурузные зерна.

– Сайлас? – повторил Мокси.

Белые волосы прилипли к изуродованной голове Сайласа, и, когда он заговорил, голос его звучал глухо:

– Я знаю врача, Джеймс… Он отличный знаток медицины…

Вид жалких волос старого приятеля словно подстегнул память, воскресив недавние воспоминания: Мокси вспомнил дом Джефферсона, вспомнил тюремную камеру в Порт-Альберте.

Вспомнил Абберстон.

Но эти воспоминания не были связаны с чем-то основательным, что жило в его памяти. Картинки без обрамления.