Смотри в лицо ветру - Иэн Бэнкс

Аэростат коснулся посадочной площадки. Вышел Эвейрл. Белошерстый широко улыбнулся, коротко поклонился Квилану и отвесил почтительный поклон эстодьену. Висквиль потрепал его по плечу:

– Видишь, Квилан? Эвейрл здесь все уладит. Возвращайся, майор. Готовься к заданию. Твой напарник скоро объявится. Удачи.

– Спасибо за все, эстодьен. – Квилан, покосившись на ухмыляющегося Эвейрла, поклонился старику. – Надеюсь, и здесь все пройдет удачно.

Висквиль не снимал руки с плеча Эвейрла:

– Все будет в порядке. Прощай, майор. Приятно было с тобой поработать. Что ж, еще раз удачи тебе. Исполни свой долг. Мы тобой гордимся.

Квилан перешел в гондолу, сквозь полупрозрачное окно посмотрел на удаляющуюся площадку. Висквиль и Эвейрл уже о чем-то беседовали.

Остаток пути оказался зеркальным отражением маршрута, с тем исключением, что по возвращении на Чел Квилана в челноке без иллюминаторов переправили с экваториального космодрома сразу в Убрент, а оттуда под покровом ночи доставили машиной к вратам монастыря Кадрасет.

Квилан остановился на древнем тракте. Ночь пахла смолой плакучниц, а после густого, вязкого супа аэросферной атмосферы горный воздух казался ключевой водой.

Он вернулся, чтобы почти сразу же уехать. И все же, если верить официальным записям, он никуда и не уезжал отсюда несколько месяцев назад, его не забрала с монастырского подворья странная челгрианка в темном плаще и он не спускался с ней по забрызганной свежей кровью тропе, возвращаясь назад, в мир.

На следующий день он должен явиться в Челизе, столицу планеты, где ему поручат нелегкую миссию в мир Культуры под названием Масак; от него требовалось убедить композитора Махрая Циллера, ренегата-диссидента, вернуться на родину и стать подлинным символом возрождения Чела и челгрианской сферы влияния.

А сегодня во сне – если все прошло по плану и временные микроструктуры, химические реагенты и наносекреторные процессы в мозгу возымеют желаемый эффект – он забудет все, что случилось с тех пор, как сто с лишним дней тому назад полковник Геджалин возникла из метели на монастырском дворике.

Он будет помнить только то, что необходимо, и не больше. Основные, самые доступные воспоминания не поддадутся обычному считыванию без применения заведомо болезненных методик. Ему казалось, что он ощущает процесс забывания, который уже начался – прямо сейчас, как только он про него вспомнил.

Тихо падал летний дождь. Шум мотора и фары машины, доставившей его, исчезли в туманной долине. Он постучал в калитку ворот.

Дверь быстро и бесшумно открылась, его жестом пригласили внутрь.

– Да. Отлично.

Теперь, когда он сделал все, что полагалось, когда он выполнил миссию, ему захотелось рассказать – или хотя бы попытаться рассказать – дрону Терсоно, или аватару Концентратора, или хомомданину Кабе, а может быть, и всем троим о том, что он совершил, чтобы Гюйлеру пришлось его заткнуть, а если повезет – убить. Но он не стал.

Гюйлер бы его не убил – в конце концов, только отстранил бы, да и потом, это подвергло бы определенному риску успех всей миссии. Лучше для Чела, лучше для миссии, чтобы все выглядело вполне обычно до того самого мгновения, когда свет второй новой прольется на систему и орбиталище.

– Что ж, – проговорил аватар, – на этом экскурсия окончена.

– Итак, друзья мои, возвращаемся? – прощебетал дрон Э. Х. Терсоно; его керамический корпус окружило мягкое розовое сияние.

– Да, – услышал Квилан свой ответ, – возвращаемся.

Он просыпался медленно, в некоторой растерянности. Было очень темно. Он лениво потянулся и почувствовал рядом Уороси. Она сонно льнула к нему всем телом. Он обнял ее, и она прижалась теснее.

Уже почти совсем проснувшись, он решил, что хочет ее, и тут она повернула к нему голову и улыбнулась, чуть приоткрыв губы.

Она скользнула на него, и соитие началось так мощно и гармонично, так восторженно, что гендерные различия будто бы исчезли, пропала разница между мужским и женским естеством, не имело значения, кому принадлежат какие части тела, а гениталии были одновременно общими и отдельными для каждого и ни для кого из них; его сексуальный орган, словно некое магическое создание, в равной мере проникал в обоих, пока она двигалась над ним; a ее сексуальный орган стал распростертой зачарованной накидкой, которая обволокла оба тела, слившихся в экстраординарной экзальтации эротического экстаза.

Они упоенно занимались любовью, а за окнами понемногу светало; после совокупления они растянулись на кровати и, тяжело дыша, с взмокшим от слюны и пота мехом, стали смотреть друг другу в глаза.

Он улыбался. Улыбался и ничего не мог с этим поделать. Он огляделся, все еще не понимая, где он. Обезличенная комната была очень светлой, с высокими потолками. Яркий свет должен был резать глаза, но этого не происходило.

Он снова поглядел на Уороси. Она, подперев голову кулаком, смотрела на него. Заметив выражение ее лица, он ощутил сначала странную тревогу, а затем неподдельный, неописуемый ужас. Уороси никогда так не смотрела: не просто на него, а сквозь него, вокруг и внутрь него.

В ее темных глазах сквозили предельная холодность и яростный, безграничный интеллект. Нечто, начисто лишенное иллюзий и жалости, глядело ему прямо в душу и находило ее не столько легкой, сколько отсутствующей.

Шерсть Уороси засеребрилась и, разгладившись, стала серебряной кожей. Она превратилась в нагое серебряное зеркало, и в ее длинном гибком стане он увидел свое отражение, неестественно искаженное, словно расплавленное и растянутое одновременно. Он открыл рот и попытался что-то сказать. Язык не ворочался, в горле совершенно пересохло.

Она заговорила первой:

– Меня не обманешь, Квилан.

Это был не голос Уороси.

Она приподнялась на локте, потом плавно и властно встала с постели. Он посмотрел ей вслед, а потом осознал, что за спиной, на другой стороне спального помоста, лежит какой-то старик, тоже обнаженный, и глядит на него.

Старик не произнес ни слова, только рассеянно моргал. Он был очень знакомым, но вместе с тем абсолютно чужим.

Квилан проснулся, тяжело дыша и затравленно озираясь.

Он лежал на широкой спальной подстилке в своих аквимских апартаментах. В тусклой рассветной мгле над прозрачным куполом кружил снег.

– Свет, – выдохнул Квилан и оглядел моментально осветившуюся спальню.

В ней ничего не изменилось. Он был один.

Сегодня вечером должен состояться концерт в Штульенской Чаше, который завершится премьерой новой симфонии Махрая Циллера «Умирающий свет», а она, в свой черед, закончится в тот момент, когда свет новой, возникшей при взрыве звезды Джунсе восемьсот лет назад, прибудет в систему Лацелере и достигнет орбиталища Масак.