Гражданин Ватикана (вторая книга казанской трилогии) - V.S.

желаю тебе зла, улым. Ты же видишь, как мы с Команданте к тебе хорошо относимся. На скачках заработал? Заработал. Премию получил за ситуацию на промзонных чеках? Получил. В рабочее время ты читаешь книжки, спишь, ешь, точишь лясы с сотрудницами… Опаздываешь каждый божий день. Мы закрываем глаза на твою откровенно криминальную подработку. А почему? Потому что ты — системный человек, ты движешься правильным путём, путём того, кто не имеет родителей судей, но имеет связи… Теперь же мы даём тебе возможность доказать свою лояльность и… заработать деньги… Заработать уважение. Уважение, улым! А потом ты станешь судьёй! Судьёй, улым! Сначала, конечно, где-нибудь на периферии. А потом, при известном усердии… Подумай хорошенько. Вот смотри, — Раисыч подошёл к бронзовой фигуре Фемиды, которая имеется в кабинете у любого председателя. — На этой чаше весов — всё, а на этой — ничего… и даже меньше. Что ты выберешь?

*****

Вам знакомо выражение: «Идти (ехать) не разбирая дороги»?

В какой-то момент меня начало сопровождать назойливое кряканье, но я решил не обращать на это внимания, надеясь, что само пройдёт. Когда я остановился на светофоре, кряканье усилилось, а потом около моего окна возник человек в форме. «Наверное, это полицейский», — подумал я и принял решение не смотреть в его сторону. Я слегка прикрыл ладонью лицо. Человек в форме постучал в окно…

— …Сейчас этот гражданин хороший, этот «системный человек», этот патриот с большой дороги докладывает Команданте о том, что без труда сумел обработать этого самодовольного болвана Поля. Он говорил что-то вроде: «Он, конечно, поначалу ерепенился, но потом, когда я дал ему понять, что его яйца в цепких руках «правосудия», быстренько «взял под козырёк». Это крысёныш сделает всё, что мы ему скажем, и ещё будет до конца жизни испытывать чувство благодарности. Ха! Я таких знаю!.. Поверьте мне шеф, с ним проблем не будет». Вот так, наверное, сейчас говорит Раисыч, — я не видел перед собой ничего, мне просто хотелось жаловаться и жалеть себя.

— Вы, Павел Палыч, пьяны что-ли? Или того хуже… — образ дорожного копа снова обрёл контуры.

— А. Что? Нет, я не пьян, я поеду, пожалуй… Мне домой надо, я ещё не завтракал, — всё было в ядовитом тумане.

— Куда ты собрался, — инспектор обомлел от моей наивности. — Мы за тобой четыре квартала ехали и «крякали», прежде чем ты соизволил притормозить на светофоре! Почему не остановился по требованию инспектора?! Почему движешься по выделенной для общественного транспорта полосе?! Это уже два нарушения! Сейчас ещё тебя «продуем», может ты до кучи пьяный или упоротый! Бормочешь мне тут какую-то ху…ню!..

— Нет-нет, не надо, я хочу домой… — вяло запротестовал я.

— Остальные документы давай, мистер «Я Хочу Домой». Едет он по автобусной полосе!.. Автобусом себя почувствовал!.. Страховку давай! Техосмотр давай!

Я протянул документ.

— Что это за херня!?.. На машину давай документы! Совесть есть вообще?! Что это?..

Я положил голову на руль и задремал, — стресс и страх привели меня к состоянию близкому к аффективному.

— Эй, ты! — вернул меня в реальность голос инспектора за окном. — Вали отсюда, чтоб я тебя больше не видел.

Инспектор кинул моё удостоверение внутрь Феи, и оно упало на коврик переднего пассажира. В зеркало заднего вида я видел удаляющегося полицейского; перед тем как сесть в машину он снял фуражку. Потом патрульная машина промчалась мимо меня. Я поднял стекло и включил кондиционер. Разум медленно возвращался в черепную коробку.

Уже двигаясь по своему микрорайону, я чуть было не столкнулся с белым автомобилем, который выезжал из дворовой территории. Нажав на сигнал и описав дугу, я избежал происшествия. Спустя несколько секунд я заметил, что эта белая тачка едет вослед. За рулём сидел какой-то лопоухий парень в очках. «Куда ты летишь, ушааастенький козёёёл, пара-рум-пам», — пропел я себе под нос. Машина не отставала от меня. Потом начала сигналить: видимо, водитель требовал, чтобы я остановился. Мне совершенно ни к чему были дорожные игры, особенно сейчас. Я прибавил газу и ввинтился в поворот к своему дому. Тачка повернула за мной и снова начала сигналить. Я посмотрел в дверные карманы в поисках какой-нибудь отвёртки, чтобы воткнуть её в мягкие ткани этому мудозвону, раз уж он настаивает. Ничего подобного у меня в новой машине не водилось, поэтому я взял то, что было: пластмассовый скребок для льда, который при определённом хвате походил на кастет. Я остановил машину и вышел. Водитель белой Мазды направлялся в мою сторону. Я открыл свою дверь и положил скребок для льда на место, — этого парня я хорошо знал. Это был Николай Стасов или Николя, или Никола Кировский — мой одноклассник с первого класса. Николя (в нашей, с углубленным изучением французского языка, школе были не редки франкофонные погоняла) — человек, с которым трудно дружить, слишком умный, слишком странный, слишком злой, всё слишком. В школе мы старались держаться друг от друга на расстоянии, однако считались хорошими товарищами. Я знал, что Николя — дипломированный врач. Последний раз мы с ним встречались почти десять лет назад, когда оба учились на первых курсах. В то позднее лето Николя водил меня в анатомический театр при казанском медицинском университете. Мы оба, облачённые в белые халаты и шапочки, фотографировались в разных позах в обнимку с трупами (освежёванными и нет), с мозгами, почками, печенью, яйцами, членами и другими внутренними и внешними человеческими органами в руках. Самые смешные фотографии были те, где Николя имитирует половой акт с толстой мёртвой тёткой, а также где я, Николя и освежёванный покойник в ванной с физиораствором, все трое показываем средний палец в камеру. Для последнего кадра Николя сломал покойнику все пальцы, кроме среднего, — по-другому закостеневший мёртвый мужик не желал показывать fuck. По ходу экскурсии Коля рассказывал мне о том, как некоторые студенты медики воруют разные части тела, чтобы, очистив их от мяса, сделать себе крутой пресс-папье; особенно круто было раздобыть голову. Даже был случай, когда пропал целый жмур. Я тогда первым делом спросил, откуда доставляются трупы для практики. А Николя ответил, что из психбольниц и домов престарелых, там мол полным полно одиноких людей… Если порыться в старых альбомах, то можно отыскать глянцевые фотографии девять на двенадцать с этой фото-сессией.

Мы обнимались и хлопали друг друга по спинам, причём моя спина сильно страдала от хлопков этого девяностокилограммового коновала. После продолжительной и душевной беседы, Николя записал мой номер телефона, а его номер с тех самых пор не изменился ни на цифру, поэтому, когда он