Царь Димитрий. Загадки и тайны Смутного времени - Дмитрий Михайлович Абрамов

слёзы и всхлипывала. Она даже смеялась, когда он рассказал ей о нырках на Мезенской губе, но заплакала, когда рассказал о том, как его юнцом постригли в монашеский рясофор в Крыпецком монастыре. Ксения улыбалась, когда он рассказал ей о том, как приручил и объездил красивую молодую кобылицу по кличке «Тина». Димитрий думал, что её позабавит история о том, как его кобылица провалилась с ним под лёд и то, как он вытаскивал её у правого берега Днепра в Киеве. Но история эта вызвала у неё удивление и даже испуг. Он хотел рассказать далее, как заболел после ледяной купели и про то, что благодаря этой болезни о нём узнал и признал его князь Вишневецкий, но понял, что Ксения не готова к такому рассказу. Как-то милая спросила, помнил ли он свою матушку в годы отроческих и юношеских странствий и скитаний, писала ль она ему, давала ль знать о себе. Он отвечал, что не помнил и не знал матери… Его ответ вновь вызвал тихие слёзы Ксении.

Поскольку они гуляли вечерами и всё более в темноте, то им казалось, что их не видит никто. Однако Басманов во главе вооружённых слуг и своей челяди неусыпно следил за ними и охранял покой молодых людей. Порой он настойчиво убеждал Димитрия, чтобы тот перед ночной прогулкой вздевал под кафтан кольчугу и приторачивал к поясу ножны с ногайским ножом. Молодой государь иной раз и сопротивлялся тому, иной раз и внимал совету своего верного слуги.

Матушке Димитрия, конечно же, вскоре донесли об увлечении сына. Она не осуждала его, но высказала своё недовольство:

– Грех, сынок, жить так-то с женою без венца и благословения родительского. Но ты так долгонько был и вырос без меня, потому и благословения моего не испросил. Избаловалси поди в ляхах. Слыхивала, де и там-то жил с литовской девкой Мнишковной, а она ведь латынянка – еретичка. Исповедовал сие, а и нет?

– Исповедовал, матушка, – смущённо и кратко отвечал Димитрий.

– Отговорить-то тя от Годуновской дщери, не отговорю, всё одно не послушаеши меня. Но помяни слово мое; многие годы род наш – Нагих с Годуновыми в которах пребывал. Ещё и при батюшке твоем государе Иоанне судились твои дядья с Годуновыми, – поучала мать.

– То уж забылось давно, матушка. Да и Годуновы, Сабуровы, да Вельяминовы все в опалах и в ссылках ноне, – отвечал Димитрий.

– Ежели бы не так-то, и ты б на царство не пришёл и на стол царский не воссел. Гляди, не змею ль пригрел на персях своих!? Не Юдифь ли привёл на ложе свое? – укоряла мать.

Но и эти доводы не смущали молодого государя.

* * *

Близилось предзимье. Государственные дела то и дело отвлекали молодого царя от любовных утех. Уже в начале августа папа Павел V вновь обратил серьёзное внимание на события, происходившие в России. До него дошли депеши нунция Рангони, где тот рассказывал о венчании Димитрия. Папские грамоты полетели в Польшу: к польскому королю, к кардиналу Мациевскому, к Юрию Мнишеку, где папа Павел убедительно просил их предпринять шаги для возобновления переговоров с молодым царём Димитрием и Московским Патриархатом о церковной унии между Римом и Русской Православной Церковью. Рангони спешно послал в Москву Луиджи Пратиссоли – одного из своих секретарей.

Пратиссоли был принят Димитрием в конце октября. Когда молодой русский государь выслушал римского посла, то отвечал, что подумает о предложении папы и ответит ему письмом. Он действительно через несколько дней послал с письмом, состоявшего при нём польского патера Андрея Лавицкого, к самому папе Павлу. Это послание целиком было посвящено политике, где об унии не было не сказано ни слова. Царь Димитрий предлагал папе Павлу план совместного крестового похода против Османской империи. Россия должна была выступить как инициатор военного союза и выставить войско числом более двадцати тысяч. В этот союз предполагалось привлечь Речь Посполитую и Римскую (Австрийскую) империю. Димитрий писал папе о том, что уверен о вступлении в состав союза в ближайшее время римского кесаря (императора) и просил папу содействовать привлечению к союзу польского короля. В конце послания стояла подпись: «Император Димитрий».

Узнав об этом письме к папе, возликовали патриарх Игнатий и его сподвижники из среды греческой церковной иерархии: Митрополит Арсений Элассонский, митрополит Дионисий Палеологус, архиепископ Амиклонский Феодосиий с ближними старцами, и все иные чины греческих посольств от трёх Вселенских патриархов.

В Москве началась подготовка к походу против Османской империи и Крыма.

* * *

На дворе холодная и сырая ночь конца октября. Злой западный ветер гонит тяжёлые тучи над Москвой. Тучи то застят, то открывают ущербный лунный диск, сияющий тусклым, холодным светом. Но в домах и теремах москвичей, в царском дворце хорошо истоплены печи. В царской опочивальне сухо и тепло. На роскошном ложе, покрытым розовым шёлком двое – Димитрий и Ксения…

Государь рассказывал милой женщине о своих замыслах – совместном походе с римскими немцами, с литвой и ляхами в Крым на османов и татар.

– Мыслю, римский кесарь, да и король ляшский долго собираться не станут, егда уведают, де немалое войско русское у рубежа Крымского обретается, – рассказывал Димитрий.

Ксения, молча выслушивала его, лёжа на правом боку, опираясь на локоток и подперев голову правой дланью. Она некоторое время молчала, обдумывая что-то, затем неожиданно произнесла:

– Помысли и об ином, государь мой, яко отпустиши верные войска от себя за тысячу вёрст, какой повод дашь для заговора супротивникам своим – князьям, да боярам.

Молодой царь задумался и вымолвил не сразу:

– Надлежит писать и посылати на Дон и на Запорожье к казакам, де идти охочим людям из них на Москву на службу царскую.

– Казаков ты, позовёшь, государь. Но не след спешить ти и отсылати верное войско от себя из Москвы в дальний поход. Надо ти выждать время, прочно угнездиться на отцовском столе. А потом уж года через три-четыре, лет ли через пять… – рассуждала Ксения.

– Нешто поход на вражину – крымского царя – не дело утверждения царского, душа моя? – возразил Димитрий.

– Когда шёл ты, государь на Москву, весь люд православный поднялся за тебя. Княжата, да бояре, видя таковое, боялись тя. Ныне же, как улеглось всё, и воцарился ты, осильнели князья да бояре вновь. А сие – великую тревогу внушает, – пояснила женщина.

– Да, поменяло ся, осильнело боярство. Особливо Шуйские вознеслись. Да и яз не лыком шит! – скрипнув зубами отмолвил Димитрий.

– Молод ты, государь, неопытен. Батюшка мой покойный, горазд в сём деле был,