Хан с лицом странника - Вячеслав Софронов

— Готов, что ли? — изумленно прошептал Репнин, — Быстро это у тебя получается.

Чуть не испортил все, — Барятинский ткнул Алексея в грудь, — молчи уж теперь. Лучше бы Петра с собой взяли.

— Снимите с него халат, сапоги, — поднялся с земли Едигир, — дальше я сам, — и скрылся в темноте.

Федор с Алексеем дотронулись до еще теплого, но уже бездыханного татарина и неожиданно лихорадочная дрожь затрясла их почти одновременно.

— Я мертвяков боюсь, — признался шепотом Репнин.

— Чего ж на войну пошел? — сам клацая зубами, отозвался Барятинский.

— Так, не думал, что раздевать их придется, — оправдывался тот.

— Думал не думал, а за тебя это делать никто не станет.

Он наклонился к убитому и начал стягивать халат, но почувствовав приступ тошноты, опустился на колени, сотрясаемый рвотой. Рядом слышались икающие звуки, издаваемые Алексеем Репниным. Они не помнили, сколько времени простояли на четвереньках. Их выворачивало с такой силой, словно лягушек наглотались. Они не заметили, как из темноты вынырнул Едигир и остановился рядом, наблюдая за страданиями молодых князей.

— Чего случилось? — спросил с усмешкой, впрочем, хорошо понимая, что происходит с ними. Те пристыжено молчали, утирая рты рукавами. — Ладно, сам раздену, — и он принялся стягивать с мертвого одежду. — Держи, — кинув вонючий ворох в руки Барятинскому, опять ушел в темноту. Он отсутствовал довольно долго, вернувшись с большим узлом, закинутым за спину. Князья с неподдельным ужасом смотрели на него.

— Сколько было их? — заикаясь, спросил Репнин.

— Не считал… Немного, раз один справился.

— И вот так… голыми руками?

— А чем же еще? Не вас же на помощь звать. — Усмехнулся Едигир.

— С тобой однако лучше один на один на узкой дороге не встречаться…

— Так я и не настаиваю, — беззлобно отозвался Едигир, оглядывая растерянного князя.

Утром они с брезгливостью натянули на себя полосатые халаты и косматые шапки. Поглядев друг на друга, неожиданно залились смехом. Особенно нелепо выглядел Петр Колычев с ярко выделяющимися васильковыми глазами.

— Татарин… Татарин, а глаза-то голубые, — покатывался над ним Барятинский, — надвинь шапку на глаза, Петька!

Едигир придирчиво осмотрел их и велел оставить в лесу пищали.

— Не оставлю! — вскипел неожиданно Репнин. — Чего раскомандовался? Кто ты такой? Без роду, без племени, а туда же!

Но Едигир холодно глянул на него и бросил:

— Оставайся с пищалью своей. С ней не возьму.

— Не дури, Алешка, — решительно поддержал Едигира Колычев, — он правильно говорит — засекут нас по пищали сразу. Схватят и стрельнуть не успеешь. И себя и нас погубишь. Точно говорю.

Репнин неохотно подчинился, спрятав пищаль меж деревьями, и вскоре никем не замеченные они выбрались из леска и поехали вдоль берега реки. Показались лагерные повозки, кибитки, шатры. Возле костров суетились кашевары, оглядевшие без всякого интереса четырех всадников, едущих тихим шагом.

— Слушай, Василий, — тихонько спросил Барятинский, — а ты по ихнему, случаем, не понимаешь?

— Немного, — ответил Едигир.

— И говорить умеешь?

— Могу немного.

— Скажи что-нибудь.

— Зачем?

— Ну скажи, услышать хочу. Едигир быстро заговорил, сыпля незнакомые слова. Барятинский восторженно улыбнулся.

— Здорово у тебя получается! А если с ними заговорить, — он кивнул на лениво пошевеливающих дрова в костре кашеваров, — то они поймут тебя?

— Отчего не поймут? Наши языки похожи. Я их понимаю, и они должны, — неожиданно он что-то громко крикнул ближайшим к ним сидящим на корточках крымцам. Те кивнули ему, произнеся несколько гортанных слов в ответ.

— Что сказали? — все также шепотом поинтересовался Барятинский.

— Пожелали доброго здоровья. Я им, а они мне. Ничего хитрого нет.

Проехав мимо с десяток костров, где никто не обращал на них внимания, они увидели большой разноцветный шатер, который, вероятно, принадлежал самому хану — Девлет-Гирею. Вокруг стояли голые по пояс воины с белыми тюрбанами на голове, опирающиеся на длинные копья, украшенные конскими хвостами на концах, на боку у каждого висела большая кривая сабля и торчала рукоять кинжала из-за пояса.

— Его шатер, точно, — показал глазами Барятинскому Едигир.

— Да уж… Видишь, какая охрана. И как мы до него доберемся?

— Думать надо. Вчетвером соваться туда нечего. Они повернули обратно, чтоб выехать из лагеря и решить, как им поступить дальше. Если раньше Едигир с Барятинским ехали первыми, то теперь впереди них оказались Колычев с Репниным. Уже на выезде из лагеря у последних костров, когда оставалось повернуть вправо, чтоб выехать на дорогу, ведущую к лесу, навстречу им неожиданно прыгнул вислоухий пес и уцепился за сапог Колычева.

— Пшел вон! — громко выругался он и хлестнул собаку плетью. Та завизжала и начала лаять. Кашевар, находившийся неподалеку, услышал и тут же поднял шум.

— Русские! Русские в лагере! — закричал он, что было сил. Его крик услышали остальные и уже человек двадцать с оружием в руках бежали к ним наперерез со всех концов лагеря.

— Тихо! — поднял руку Едигир, схватив другой Барятинского за кисть, — уладим все без оружия, — и он направил коня к ближайшим воинам, добродушно улыбаясь, когда Колычев вдруг выхватил саблю и рубанул кашевара, первым поднявшего крик.

— Петр!!! Что ты наделал!!! — во всю силу легких вскричал Барятинский, но Колычев уже не слышал его, а пришпорив коня, ринулся сквозь толпу, невольно расступившуюся перед ним.

Видя, что надо срочно уходить, Барятинский дал шпоры своему коню, но два татарина ухватились с обеих сторон за повод и крепко держали его. Федору ничего не оставалось, как тоже выхватить саблю и попытаться достать преградивших путь татар. Он видел, как Едигир, подняв коня на дыбы, крутился в толпе, не давая схватить себя. Алексей Репнин направил своего коня на костер и тот в прыжке, сбив передними копытами котел, вырвался из окружения и помчался в сторону спасительного леса.

— Беги!!! — прокричал Барятинский Едигиру, — спасайся! — но тот отрицательно покачал головой и устремился к нему, нахлестывая плетью по головам крымцев, выкрикивая не понятные Федору ругательства. Ему удалось вплотную приблизится к другу, когда наброшенный аркан свалил Барятинского на землю. Едигир кинулся к нему, соскочив с коня и расталкивая навалившихся на Федора татар. Орудуя кулаками, одного за другим сбивая крымцев с ног подбежал к другу, но тут и его свалили, набросив веревку на шею и вывернув руки, связали и с остервенением принялись пинать, нанося удары, куда попало.

— А могли бы уйти… — Прошептал Едигир, теряя сознание.