Орбита смерти - Крис Хэдфилд

над Симферополем.

47

Кратер Лемонье

– Чад, проверь питание телекамеры, а потом поставь флаг для телеконференции с Вашингтоном и Москвой.

– Понял, Каз. – Чад покосился на Светлану, которая только что достигла модуля вместе с ним. – Хочешь, чтобы я сперва спустил по трапу космонавтку? Там просторнее будет.

Каз посмотрел на руководителя полета.

– Мы об этом поговорили, Чад, и хотим, чтобы космонавтка спустилась по трапу в начале совместного включения. Так что, пожалуйста, оставь ее пока внутри.

Чад пожал плечами. Люди, играющие в игры.

– Понял вас.

Он ткнул пальцем в Светлану, изогнул его, показывая вверх по трапу и внутрь кабины «Бульдога». Нельзя, чтобы камера, когда заработает, показала ее уже стоящей на поверхности.

Голос переводчика из Хьюстона в гарнитуре Светланы сказал:

– Лейтенант[27] Громова, астронавт сейчас поднимется обратно в модуль и проверит телекамеру, а потом вам нужно спуститься по трапу и поговорить с директором Челомеем, это примерно через десять минут будет.

Ага, вот почему он туда показывает.

– Поняла, – сказала она и прошла мимо него, поднялась по трапу, цепляясь руками и проползая на коленях через шлюз.

Чад обошел камеру на штативе, полагая, что провода могли разболтаться.

– Хьюстон, с самой камерой вроде бы все в порядке. Я в модуль пойду.

Светлана встала и развернулась внутри «Бульдога», повернув золотой светофильтр, поглядела на выдвинутый размыкатель цепи питания телекамеры. Лучше притвориться непонимающей. Она попятилась и вжалась в тело мертвеца, освобождая место для Чада, тот пролез в модуль и распрямился.

Пробежался пальцами по панелям, быстро обнаружил выдвинутый переключатель с черно-белыми полосками. Прицельно развернулся и обвиняюще воззрился на нее.

Она встретила взгляд и выдержала его.

– Хьюстон, тут камера отключена. Скачков напряжения не было? Наверное, космонавтка по неловкости переключатель каким-то образом задела или стукнулась о него.

Каз уже проконсультировался с электриками.

– Нет, Чад, аномалий не отмечено, мы согласны с тобой. Разрешаем перезапуск.

– Понял вас. Считаю: три, два, один, перезапуск. – Он вдавил переключатель большим пальцем и со щелчком замкнул цепь.

Отклик последовал мгновенно:

– Чад, мы видим сигнал, камера запускается. Когда выберетесь наружу, телетрансляция уже должна наладиться. У нас минут десять до сеанса с Вашингтоном и Москвой. Ты бы флаг все же воткнул – ну пожалуйста.

* * *

Пять вечера в Вашингтоне соответствовали часу пополуночи в Москве. Позднее время и американоцентричная природа ожидавшегося события привели к тому, что политиков, желающих отправиться в ЦУП из Кремля, не нашлось ни одного. Обязанность передоверили Челомею и ветерану советской дипломатии, послу в Вашингтоне Анатолию Добрынину.

Добрынин был только рад. Эмбарго на освещение происходящего в прессе значило, что публике расскажут выхолощенную версию событий, да и ту – лишь после приводнения. Он подробно переговорил по шифролинии с Андроповым, главой КГБ, и получил ясные указания от Брежнева. В будущем придумают, как подать все это с триумфальным привкусом. А пока нужны только ключевые фотоснимки и видео с Луны.

И, как водится, дипломатическая выдержка.

В Овальном кабинете Добрынина ожидал Генри Киссинджер. Они годами вместе работали за кулисами над заданиями начальства, и сегодня ничем не отличалось от других дней – защитить национальные интересы, сберечь давние отношения, проникнутые взаимоуважением и дружбой, выставить Никсона с Брежневым в наилучшем свете.

– Анато-олий Федорович, – с искренней теплотой прогудел Киссинджер. – Как приятно видеть вас, в особенности по столь историческому поводу.

Никсон встал из-за широкого полированного стола приветствовать советского посла.

Добрынин почтительно склонил голову:

– Господин президент, мистер Киссинджер, для меня честь быть приглашенным сюда в этот день.

Он работал послом со времен Кубинского ракетного кризиса и говорил по-английски безупречно, пускай и с русским акцентом. Двое обменялись рукопожатиями с Добрыниным, затем Никсон жестом показал ему садиться в золоченое кресло рядом со столом. Киссинджер занял привычное свое место напротив.

Овальный кабинет имел официально-маскулинный вид. Никсон терпеть не мог бледные прозрачные шторы, предпочитаемые его предшественником Джонсоном, и заменил их плотными, золотистыми, парчовыми с бахромой, подходившими, на его вкус, к новому насыщенно-синему ковру. Он снова устроился в черном кожаном кресле, в окружении флагов США и президента, бюста Линкольна и крупного фото своей семьи на столике у окна. Никсон был аккуратист. Перед ним на почти пустом столе лежали аккуратно оформленная повестка дня и ежедневник, стояли аккуратная подставка для ручек и аккуратный черный телефонный аппарат. Одна из маленьких кнопок нижнего ряда на панели мигала.

Пока трое доброжелательно болтали, в боковую дверь прошел Холдеман, кивнул Добрынину и обошел кресло Никсона. Нажав мигающую кнопку, глава президентской администрации подрегулировал громкость маленького динамика. Он загодя прикатил телевизор на колесиках и сейчас включил его. Пошла трансляция НАСА. На экране показывали астронавта, стоящего на поверхности Луны, с лунным модулем по одну руку и звездно-полосатым стягом по другую. Холдеман наклонился к уху Никсона и заговорил, показывая на какую-то запись в повестке дня. Никсон кивнул, и Холдеман отошел поодаль.

Из динамика продребезжал голос Каза:

– Белый дом и московский Центр управления полетами, говорит Хьюстон, все готово к телемосту.

Киссинджер и Добрынин заерзали в креслах, устраиваясь поудобнее для просмотра.

В Москве Владимир Челомей посмотрел на часы.

– «Аполлон-18», это Хьюстон, проверка голосовой связи.

Чад смотрел в камеру, подняв золотистый светофильтр так, чтобы видно было его лицо, и щурился на ярком солнечном свету.

– Восемнадцатый слышит вас громко и четко, Хьюстон.

Каз заглянул в методичку, которую ему из Белого дома прислали. Сначала Никсон.

– Господин президент, вы в эфире.

Никсон сверился с брошюрой:

– Майор Миллер, говорит президент Никсон, ваш верховный главнокомандующий. Затрудняюсь выразить во всей полноте мою гордость как американца вести сейчас беседу с вами на Луне. Особенно при виде флага США, чьи цвета столь ярки и четки рядом с вами.

Голос Чада от множества ретрансляций местами съедали помехи:

– Господин президент, я также горжусь привилегией говорить с вами, сэр.

Никсон продолжал:

– Чад, мне известно, что миссия, которой вы руководите, выдалась тяжелой и, увы, оказалась сопряжена с потерей человеческой жизни. Такова цена путешествий в непознанное. Мы и нация выражаем вам одновременно соболезнования и признательность за ваши труды во имя науки и мира.

Холдеман составил текст речи после консультаций с Киссинджером, зная, что Советы будут слушать.

– Я очень рад, что нам удалось найти способ использовать космические исследования не только ради решения технических задач, а и для международного сотрудничества. Миру нужны символы совместного труда, и вы вместе с НАСА указываете путь. На линии присутствуют советские представители, которые с нетерпением ожидают возможности пообщаться с одним из вас. – Он сверился с методичкой, потом еще раз. – По их просьбе я приглашаю вас приветствовать старшего лейтенанта