Большая грудь, широкий зад - Мо Янь

— Мать-перемать, — негромко выругался Сыма Ку. — Тигр добывает, а медведь поедает!

— Что-что? — недовольно переспросил конвойный начальник.

— Ничего.

— Если не ошибаюсь, знаменитый Сыма Ку?

— Он самый.

— Что ж, командир Сыма, в дороге мы будем следить за вами в оба. Надеемся, что вы будете вести себя соответственно, очень не хочется вернуться с вашим трупом.

— Куда уж мне! — хмыкнул Сыма Ку. — У вас в конвое стрелки с сотни шагов в дерево попадают, очень мне надо становиться живой мишенью.

— Вот это честный ответ настоящего мужчины! — похвалил конвойный. — Ладно, полковник Лу, как договорились. Командир Сыма, прошу на плот.

Сыма Ку осторожно взошёл на плот и так же осторожно уселся посередине. Обменявшись рукопожатием с Лу Лижэнем, командир конвоя устроился на корме лицом к Сыма Ку, держа руку на кобуре.

— Ну уж так-то не надо осторожничать, — усмехнулся Сыма Ку. — Руки у меня связаны, прыгну в воду — так утону. Садитесь поближе, меня подержите, если качать будет.

Не обращая на него внимания, командир конвоя скомандовал солдатам:

— Греби, да поживее.

Мы всей семьёй собрались вместе, храня нашу тайну, и с волнением ждали, чем всё закончится.

Плот отошёл от берега и заскользил по течению. Солдаты побежали по дамбе, травя на бегу намотанные на руку чалки.

На середине реки плот пошёл быстрее, поднимая с обеих сторон волну. Цзунь Лун отсчитывал ритм уже охрипшим голосом, солдаты, выгребая, прогибались далеко назад; низко над водой за плотом следовали чайки. В самом бурном месте плот вдруг неудержимо закачался, и Цзунь Лун рухнул в воду. Конвойный испуганно вскочил и собрался уже было вытащить пистолет, но Сыма Ку, который одним рывком освободился от верёвок, бросился на него свирепым тигром, и оба скрылись среди волн. С накренившегося плота один за другим попадали в реку и немой, и остальные гребцы. Солдаты на берегу отпустили чалки, и плот, вздымаясь на волнах, большой рыбиной неудержимо устремился вниз по течению.

Всё это произошло молниеносно, и когда Лу Лижэнь и остальные на берегу пришли в себя, плот был уже пуст.

— Пристрелить его! — решительно скомандовал Лу Лижэнь.

В мутном потоке показывалась то одна голова, то другая, но Сыма Ку это или нет, было не разобрать, и стрелять никто не решался. В реку упало девять человек, и только одной из девяти могла быть голова Сыма Ку.

Кроме того, в том месте река бушевала, как сорвавшая с привязи норовистая лошадь, и шанс попасть в появлявшуюся на поверхности голову был крайне невелик.

Наверняка Сыма Ку удалось выплыть. Он вырос на берегах Цзяолунхэ, был прекрасным пловцом и мог пробыть под водой целых пять минут. К тому же он наелся блинов с луком, и это придало ему сил.

Лицо Лу Лижэня побагровело от ярости, а чёрные глаза горели мрачным огнём, когда он обводил нас взглядом. Сыма Лян со своей чашкой сделал вид, что страшно напуган, и прижался к матушкиной ноге.

Матушка молча взяла на руки Лу Шэнли и, не обращая ни на кого внимания, стала спускаться с дамбы. Мы потянулись за ней.

Спустя несколько дней до нас дошли слухи, что из числа упавших в воду до берега добрались лишь немой и Цзунь Лун. Остальные пропали бесследно, даже тел не нашли. Но все были уверены, что Сыма Ку сбежал, — он-то утонуть никак не мог. А что остальные погибли, в том числе и хвастливый начальник конвоя, никто не сомневался.

Вообще-то мы больше переживали за судьбу Няньди и её американского мужа Бэббита. Все эти дни, пока вода в реке стояла высоко и продолжала бушевать, матушка каждый вечер ходила кругами по двору и вздыхала. Её протяжные вздохи, казалось, перекрывали доносившийся рёв воды. Восьмерых дочерей родила матушка. Но Лайди сошла с ума, Чжаоди и Линди погибли, Сянди стала проституткой — ступила в адское пламя на земле, а это всё равно что смерть; Паньди пошла за Лу Лижэнем и могла погибнуть в любой момент под градом пуль; Цюди продана русской эмигрантке — тоже, считай, умерла, разница невелика. Оставалась лишь Юйнюй, она целыми днями крутилась возле матушки, но незрячая, вот беда. Может, из-за этого она и при матушке. Случись что с Няньди, и от восьми прекрасных небожительниц семьи Шангуань даже следа не будет. Между вздохами матушка громко молилась:

— Правитель небесный, Господь всемогущий, Пресвятая Дева, Гуаньинь, бодхисатва Южных морей, обороните мою Няньди, спасите детей моих, пусть падут все беды и немощи небесные и земные на мою голову, лишь бы дети мои обрели благоденствие и покой…

Но прошёл месяц, вода отступила, и с другого берега Цзяолунхэ пришла весть о шестой сестре и Бэббите. В одной из тайных пещер глубоко в недрах горы Дацзэшань прогремел страшный взрыв. Когда дым и пыль рассеялись и люди проникли в пещеру, там лежали рядом три тела — мужчины и двух женщин. Мужчина был светловолосый молодой иностранец. Никто не осмелился утверждать, что одна из погибших — наша шестая сестра. Но матушка, услышав эту весть, горько усмехнулась:

— Это я, грешная, во всём виновата… — И разразилась рыданиями.

Конец осени — самое красивое время года в дунбэйском Гаоми. Наводнение наконец отступило, поля гаоляна по берегам из красных сделались чёрными, а камыш везде из белого стал жёлтым. Ранним утром, когда солнечные лучи заливали раскинувшиеся вокруг пустынные просторы, покрытые первым тонким инеем, семнадцатый полк в полном составе начал передислокацию. Ведя в поводу лошадей и мулов, солдаты перебирались через сильно повреждённый мост через Цзяолунхэ, исчезали за дамбой на северном берегу, и больше мы их не видели.

После ухода полка его бывший командир Лу Лижэнь стал руководителем нового уезда Гаодун и начальником уездной милиции. Паньди назначили руководить Даланьским районом, а немого поставили командовать районной милицией. Под его предводительством из дома Сыма Ку выносили и раздавали мебель и другое имущество. Но розданные днём вещи вечером снова оказывались у ворот усадьбы Сыма. К нам во двор немой со своей командой приволок большую деревянную кровать, украшенную резьбой.

— Не надо мне этого, не надо! — замахала руками матушка. — Уносите обратно!

Немой же знай мычал своё «То! То!».

— Паньди, давай-ка распорядись, чтобы эту кровать вернули, — обратилась матушка к пятой сестре, которая как раз ставила заплатку на носок.

— Мама, не надо отказываться, время такое, — попыталась уговорить её сестра.

— Паньди, ведь Сыма Ку тебе второй зять, его сын и дочери у меня растут, вернётся он — как в глаза ему смотреть!

Матушкины слова заставили Паньди задуматься. Она отложила носок, вскинула на плечо карабин и выбежала на улицу. За ней увязался Сыма Лян и, вернувшись, доложил:

— В уездную управу побежала. — А потом добавил: — Кто-то важный прибыл. На паланкине с двумя носильщиками, восемнадцать человек охраны с винтовками и пистолетами. Уездный начальник Лу встречал со всей почтительностью, как ученик перед учителем. Говорят, знаменитый специалист по земельной реформе, намедни в районе Вэйбэй выдвинул лозунг: «Лучше убить зажиточного крестьянина, чем кролика».