Свеча в окне - Кристина Додд

Уильям поднялся, согнав Сору с ее гнездышка у себя на груди. Ошеломленная его внезапной гневной суровостью, Сора попыталась вырваться и слезть с колен Уильяма, но он не отпускал ее.

Прижав ее грудью к своей груди, он прорычал:

— Дура ты, если считаешь это любовью! Неужели ты столь недостойна, что довольствуешься этой бледной немочью под видом любви?

— Этим довольствуются все.

— Все? В наших силах придумать нечто такое, что будет лучше, чем у всех.

Озадаченная ядом в его голосе и смущенная их внезапным возвращением из мира наслаждений в действительность, Сора энергично спросила:

— Что ты имеешь в виду?

— Я тебе расскажу, что такое любовь. Это когда стоишь, держась за руки, перед лицом всего мира и вместе осознаешь, что ты можешь править страной. Это когда дерешься друг с другом не на жизнь, а на смерть, но ни при каких условиях не опасаешься обмана и грубого удара в ответ. Это когда отправляешься на войну против всего мира и тем не менее знаешь, что между нами в кровати пролегает мир.

Сора попыталась возразить ему и сказала:

— Значит, говоря о борьбе, о власти и войне, пытаешься объяснить мне, что такое любовь?

— Я рыцарь. Как же мне, по-твоему, объяснить это?

Он положил руки Соре на плечи и сжал ее так, что она не могла пошевельнуться. Их окутала тьма, поэтому никто не мог видеть, какого он из себя делает дурака, и сердце воина переполнилось чувствами. Извлекая слова из какого-то потайного уголка своей души,

Уильям пояснил:

— Это когда знаешь, что Бог создал Еву из ребра Адама, из того места, которое защищало его сердце. Это когда знаешь, что, если это ребро не защищает мужчину, он становится уязвим. Это когда знаешь, что ты была создана для того, чтобы быть рядом со мной, а не под моей пятой. Это когда знаешь, что у нас одна плоть и один разум.

Ощутив новый прилив гнева и страшась красноречия Уильяма, Сора рванулась в сторону, и он отпустил ее. Она опустила юбку и пристойно оправила ее, чтобы иметь защиту.

— Это смешно. Такую чушь воспевают поэты, а тут — действительность. Неужели ты полагаешь, что я поверю, будто какой-то мужчина не оценит благодарность?

— Благодарность?

Уильям поднялся и навис над ней, приведя ее в оцепенение силой своих чувств.

— За то, что я тебя не бью? Черт побери, как же ты умудряешься быть такой умной и такой глупой одновременно? Благодарности мне от тебя не надо. Я хочу, чтобы ты была со мной счастлива.

— Я счастлива.

— Со мной!

Слова его забурлили потоком, он вернулся к простому, непритязательному французскому языку, которым пользовался в повседневной жизни.

— Когда у нас все началось, мы были с тобой равны. Ты была моей наставницей, а я был воином. Теперь же ты хочешь, чтобы я стал твоим отцом, чтобы защищать тебя и довольствоваться твоей благодарностью.

— Не нужен мне отец, — неуверенно пробормотала Сора.

— О, не нужен! У тебя никогда и не было любящего отца. Но на этот случай я предоставляю тебе своего батюшку.

Сора обхватила руками живот, испытывая боль и растерянность:

— Я не понимаю, что тебе нужно.

Это был вопль отчаяния, и голос его потеплел.

— Мне нужна жена, Сора. Мне нужна женщина, которая любит меня, которая гордится моей любовью к ней которая достаточно ценит мой выбор для того, чтобы понять, что я не полюбил бы недостойную избранницу. Анна была женой, выбранной для меня моим отцом, мы образовали с ней брачный союз и были счастливы. Тем не менее, слова мои не являются предательством по отношению к Анне, когда я говорю, что ты жена, избранная мною для меня. Нет нужды спрямлять острые углы; мы уже подходим друг другу. Мы всегда подходили. Наша любовь могла бы стать светом, сияющим для всех, но ты страшишься.

— Что значит — страшусь?

— Страшишься довериться мне. Страшишься, что я могу оказаться таким же, как Теобальд и другие и посмеяться над тобой. Страшишься посмотреть мне в душу и увидеть, что я за человек. Я открыт для тебя, а ты страшишься посмотреть.

Он нанес удар в самое средоточие ее тревог. Уильям прочитал ее мысли, и впервые Сора осознала, какая она трусиха. Она не хотела, чтобы он знал ее слишком хорошо, она не хотела знать его так, будто он — ее вторая половина. Сора не могла больше гневаться перед лицом его печали, и когда она заговорила, то обнаружила, что голос ее наполнен слезами.

— Ты же не веришь мне насчет Чарльза.

— Ты не привела мне никаких обоснованных доводов, чтобы поверить тебе. Ты не назвала мне никого другого, кого можно было бы заподозрить. Ради Бога, скажи мне, что у тебя на уме.

Расплакавшись на этот раз по-настоящему, она пробормотала:

— Я не могу. Просто не могу.

Он помолчал, переваривая ее слова, а затем отошел прочь. Встав на колени на землю, он выругался:

— Панталоны нашел, а чулки не могу найти. Придется обойтись.

Она слышала, как он пытается одеться, готовясь оставить ее, и захлебнулась в рыданиях. Сора вспомнила, как она плакала перед Теобальдом еще в то время, когда он мог обидеть ее. Она вспомнила его презрение, вспомнила услышанные ею слова:

— Не надо играть со мной в эти игры. Своими соплями ты у меня сочувствия не вызовешь.

Засунув юбку в рот, чтобы приглушить звуки, она стояла опустошенная и бранила себя за трусость, а Уильям готовился уйти прочь. Он уже оделся, он уже уходил. Однако он подошел к ней и обнял ее своими огромными руками.

— Не плачь, милая. Ты разрываешь мне сердце. Пожалуйста, не плачь.

От этого Соре стало еще хуже. Доброта против ожидаемого ею презрения, ласка против заслуженной укоризны. Рыдания сотрясали ее всерьез, а Уильям обнимал ее и тихонько успокаивал.

Когда буря пронеслась, он погладил Сору и сказал:

— Давай теперь пойдем домой. Здесь темно. Становится прохладно.

— Нет! Нет.

Она покачала головой и утерла лицо краешком своего платья.

— Я хочу остаться здесь и подумать.

Уильям начал отговаривать ее, но Сора взмолилась:

— Прошу тебя, Уильям, мне столько всего надо обдумать. Оставь меня одну, хотя бы ненадолго.

Как ни удивительно, он пошел ей навстречу. Он оставил ее стоять в темноте, в сырости, в огороде, который больше уже не был ее убежищем. Когда Сора поняла, что Уильям вошел в дом, то сказала в пустоту:

— Я просто хочу быть хорошей женой. Я просто хочу быть обычной женой.

— Була!

Размяв пригоршню сухих листьев, Сора швырнула их и позвала пса. Прислушавшись, Сора разобрала звуки сопящего Булы, который пытался напугать еще одну белку, и твердым голосом позвала: