Белая гардения - Белинда Александра

Мы рассмеялись.

— Спасибо, — поблагодарила Ирина. — Так мне будет намного легче.

— А ты, Аня, — произнес Виталий, повернувшись ко мне. — Мне показалось, что я где-то видел тебя еще до Тубабао. Я хотел поговорить с тобой, но когда услышал, что ты из Шанхая, но решил, что все-таки мы, наверное, не встречались раньше.

— Я не из Шанхая, — ответила я. — Я из Харбина.

— Из Харбина! — воскликнул молодой человек, и у него за-блестели глаза. — Я тоже из Харбина. Какая у тебя фамилия?

— Козлова.

Виталий на секунду задумался, потирая руки, как будто хо-тел вызвать из лампы джинна.

— Козлова… Дочь полковника Виктора Григорьевича Козлова?

От упоминания имени отца у меня перехватило дыхание. Уже очень давно никто при мне не говорил о нем.

— Да, — волнуясь, подтвердила я.

— Тогда мы все же знакомы, — сказал Виталий. — Хотя, воз. можно, ты была еще слишком мала, чтобы меня запомнить. Мой отец дружил с твоим отцом. Они вместе уезжали из России, только в 1938 году мы переехали в Циндао. Но тебя я запомнил, ты была маленькой девочкой с рыжими волосами и голубыми глазами.

— Твой отец с тобой? — спросила Ирина.

— Нет, — ответил Виталий. — Он в Америке. Там же мать и восемь братьев. Тут живет моя сестра с мужем. Отец не доверяет зятю, поэтому послал меня присматривать за Софией. А ты, Аня, тут с родителями?

Его вопрос застал меня врасплох. Я потупилась.

— Отец погиб в автомобильной катастрофе еще до окончания войны, — сказала я. А мать депортировали из Харбина в Россию советские власти. Я не знаю, куда ее отправили.

Ирина протянула руку и сжала мою ладонь.

— Мы надеемся, что Красный Крест в Сиднее сможет помочь Ане найти мать, — пояснилаона Виталию.

Молодой человек потер ямку на подбородке и задумчиво произнес:

— Знаете, наша семья разыскивает моего дядю. Он жил в Харбине, а после воины тоже оказался в Советском Союзе. Но не насильно, у него с моим отцом очень разные взгляды на жизнь. Дядя верил в принципы коммунизма и никогда не служил в армии, как отец. Революционером он не был, но сочувствовал советам.

— У вас с ним сохранилась связь? — поинтересовалась Ирина. — Может, он подскажет, куда могли сослать мать Ани?

Виталий щелкнул пальцами.

— Я допускаю, что он знает. Вполне возможно, что из Харбина они уезжали в одномпоезде. Но отец с тех пор о нем слышал лишь два раза, и то через знакомых. Я припоминаю, что поезд останавливался в городе под названием Омск. Оттуда дядя поехал в Москву, но остальных пассажиров направили в трудовую колонию.

— Омск! — воскликнула я. Это название было мне знакомо. Мозг начал лихорадочно шарить по всем закоулкам памяти, пытаясь выяснить, где же я могла его слышать.

— Я могу попросить отца попробовать еще раз связаться с братом, сказал Виталий. — Дядя боится отца, боится того, что может услышать от него. Нам всегда приходилось обращаться к посторонним, чтобы обмениваться письмами, так что это займет какое-то время. К тому же вы знаете, что все письма сейчас вскрываются.

Я была слишком потрясена и не находила слов. Когда я жила в Шанхае, Россия казалась мне необъятно большой. И вдруг в кафе, на другой стороне Земли, я узнаю о возможном местонахождении матери больше, чем мне было известно до сих пор.

— Аня! — взволнованно заговорила Ирина. — Если ты скажешь в Красном Кресте, что твоя мать в Омске, им, скорее всего, удастся выйти на ее след!

— Эй, минутку! — напомнила о себе Бетти, расставляя перед нами три тарелки с яичницей и тостами. — Так нечестно. Я разрешила вам разговаривать по-русски, если это будет обычная болтовня. Что у вас тут за волнение?

Мы все трое заговорили разом, но она все равно ничего не поняла. Ирина и Виталий замолчали, предоставляя мне право объясниться с хозяйкой. Бетти посмотрела на часы у себя на запястье.

— Ну и чего ты сидишь? — спросила она меня. — Я месяц обходилась без тебя, обойдусь и еще одно утро. Офис Красного Креста открывается в девять. Если ты направишься туда прямо сейчас, можешь успеть первой.

Я пробиралась по Джордж-стрит сквозь толпу спешащих на работу секретарей и клерков, не замечая ничего вокруг. Мне нужно было в центр города. Сверившись с картой, которую Бетти набросала для меня на салфетке, я свернула на Джемисон-стрит и вышла прямо к зданию Красного Креста. До открытия оставалось еще десять минут. На стеклянной двери висело расписание работы различных отделов. Переливание крови, жилье для выздоравливающих больных, отделы медицинских учреждений и репатриации. Наконец мои глаза остановились на отделе розыска пропавших родственников. Я еще раз посмотрела на часы и стала мерить шагами мостовую перед входом в здание. «Господи, — подумала я, — неужели я здесь?» Мимо меня прошла женщина, она улыбалась. Наверное, она подумала, что я нахожусь здесь в такую рань, потому что мне не терпится сдать кровь для переливания.

На небольшой витрине рядом с дверью были разложены разнообразные мелкие товары, которые можно было приобрести в Красном Кресте. Я посмотрела на покрытые атласом плечики для пальто и вязаные полотенца и подумала, что после собеседования надо будет купить что-нибудь для Бетти, ведь она разрешила мне уйти с работы по своим делам до того, как я вообще приступила к своим обязанностям.

Когда служащий открыл дверь, я устремилась к пожарной лестнице, не желая дожидаться лифта. Я ворвалась в отдел розыска пропавших родственников, изумив регистраторшу, которая усаживалась за свой рабочий стол с чашкой чая в руках. Женщина приколола к лацкану значок добровольца и спросили, чем она может помочь. Я объяснила, что разыскиваю мать. Она положила передо мной регистрационные формы и ручку.

— Документы, относящиеся к розыску, довольно трудно обновлять, — добавила она, — поэтому постарайтесь изложить все, что вам известно на сегодняшний день, как можно подробнее.

Я села за стол у бачка с питьевой водой и просмотрела выданные мне бумаги. Фотографии матери у меня не было и номера поезда, на котором она уехала из Харбина, я, увы, не запомнила. Поразмыслив, я вписала в соответствующие графы все, что знала, включая девичью фамилию матери, год и место ее рождения, дату, когда я видела ее в последний раз, и словесный портрет. В какой-то момент я задумалась. В памяти возник образ матери, какой она запомнилась мне в отъезжающем поезде: сжатый кулак, поднесенный ко рту, безнадежные глаза. У меня задрожала рука. Я проглотила комок, подступивший к горлу, и заставила себя сосредоточиться. В самом конце последней формы была приписка, в которой говорилось, что из-за очень большого количества запросов и сложности сбора информации на получение ответа от Красного Креста может уйти от шести месяцев до нескольких лет. Но я не стала расстраиваться. В конце я приписала «Спасибо! Спасибо вам!» и отдала бумаги регистратору. Она положила их в папку и сказала, что теперь следует ждать, когда со мной свяжется инспектор по розыску.