Стеклянные цветы - Мэри Каммингс

— Представляешь — этот подлец ее бросил! — выкрикнула она со слезами в голосе.

— Кто бросил? Кого?

— Рене! Этот ее… Теди!

— Тед?! — Филипп вспомнил худого долговязого парня, с которым они как-то ночью пили коньяк в номере «Хилтона». Когда Тед между делом упомянул о своей подруге, в его голосе звучала такая нежность…

— Я же тебе говорю! — сердито подтвердила Амелия.

— А что случилось? Они что, поссорились?

— Если бы! — Она плюхнулась в кресло, стукнула кулаком по подлокотнику. — Просто взял и уехал — сказал, что она слишком богатая для него, и что он не хочет чувствовать себя альфонсом. Представляешь?! О том, что она чувствует, он ни на минуточку не подумал! Все они такие! Я ей пыталась сказать, что не надо переживать — бросил, сволочь, и черт с ним. А она еще за него заступается, говорит, что он не сволочь! Да кто же он после этого?!

Ему нечасто приходилось видеть Амелию такой расстроенной, чуть ли не плачущей.

— Гад какой? Нет, ты подумай, какой гад! — несколько раз повторила она. Взглянула на него сердито — вспомнила, наверное, что перед ней один из «них», то есть мужчин. — Скажи, вот ты бы бросил любимую женщину только потому, что она тебя богаче?

— Я… нет, наверное, — начал Филипп. — Но бывают разные обстоятельства…

— Да какие там обстоятельства?! Сволочь он, сволочь, и все! — Сердито засопела и встала. — Ладно. Я иду собираться. Ты тоже не копайся — позавтракаем и сразу надо ехать!

Дошла до двери и вдруг обернулась.

— А из-за чего бы ты бросил?

— Что?

— Из-за чего бы ты мог бросить любимую женщину? — нетерпеливо пояснила Амелия.

— Не знаю… — Он даже растерялся. — Из чувства долга, может быть… Но не из-за денег.

Она презрительно хмыкнула, смерила его взглядом и вышла.

Не из-за денег — а из-за чего?

Шаги Амелии в коридоре давно затихли, но Филипп не двигался с места. Понимал, что она вот-вот позвонит, начнет возмущаться, почему он еще не готов — но продолжал сидеть, глядя перед собой.

Лучше бы она не спрашивала…

Потому что не сделал ли он в свое время именно это — не уехал ли от любимой женщины из-за денег? Конечно, из-за денег, нужных, в первую очередь, для нее самой… но все же из-за денег.

А может, дело было вовсе не в деньгах? Может, он на самом деле хотел уехать и ухватился за первую же возможность, убедив себя самого, что это единственный выход? Хотел, потому что не мог больше выдержать выходных в «Форрест Вью» и ощущения беспросветности, которое потом преследовало его всю неделю?

Эта поездка — какая гротескная, нелепая ситуация! Линнет мечтала о новой выставке, строила планы, прикидывала, какие картины взять… А сейчас он едет на другую выставку, с другой женщиной, словно то, о чем они с Линнет когда-то мечтали, сбылось — насмешкой над тем, что могло бы быть…

Выставка, выставка, выставка!..

Когда прошлым летом Эрика впервые произнесла это слово, для Бруни оно прозвучало примерно как «Святой Грааль» — нечто прекрасное, желанное, но недостижимое. И даже теперь, когда мечта стала реальностью, все еще не верилось до конца, исподволь пробивался иррациональный страх: а вдруг в последнюю минуту что-то сорвется?

Еще месяц назад Бруни думала, что когда она наконец приедет в Париж на свою выставку, то будет испытывать такое же великолепное, ни с чем не сравнимое ощущение триумфа, какое почувствовала в тот миг, когда раскрыла журнал и увидела заголовок «Стеклянные цветы баронессы».

Но триумфа не получалось. Все время что-то мешало, беспокоило и отвлекало — то одно, то другое, то третье…

Где что должно стоять и висеть, в какой витрине будет «выставка цветов», а в какой — набор крошечных вазочек и флакончиков — все это было обговорено и утверждено заранее. Оставалось только расставить, развесить и разложить вещи по местам, и этого Бруни не собиралась передоверять никому, попросила лишь найти ей пару помощников — аккуратных и ответственных людей.

Когда на следующий день после приезда она пришла в галерею, работники ее уже ждали: двое парней — худосочных коротышек и девица — вертлявая брюнеточка в джинсах.

Того из парней, что повыше, именовали Арман, второго, светловолосого — Жери. Девушку звали Белль. Все трое были студентами Сорбонны и уже не первый год подрабатывали в этой галерее, когда нужно было что-то распаковать и расставить. По словам владельца галереи — «настоящие профи».

Бруни отнеслась к его словам скептически, особенно после того как один из «профи», вставая, запнулся о стул и чуть не упал. Но выбора особого не было, да и расставлять все по местам она собиралась сама, от помощников же требовалось в основном ввинчивать в нужных местах крюки и убирать пенопластовую крошку.

И кроме того, был еще Филипп. Ему она доверяла куда больше, чем всем троим студентам вместе взятым — в том числе и потому, что за все время их знакомства он ни разу ничего не уронил и не разбил. Ему даже не потребовалось говорить, что нужно делать — сам снял пиджак, закатал рукава и принялся, ловко орудуя топориком, распаковывать ящики.

Единственное, что Бруни крайне не понравилось — это то, как Белль уставилась на его руки. Понятно, поглядеть там было на что: его предплечья, мощные и загорелые, были толще, чем бицепсы у иных задохликов — но не ее это дело!

Скоро стало ясно, что одним взглядом дело не ограничилось. Студенточка явно принадлежала к числу женщин, которым нравились мужчины, по выражению Иви, «похожие на шкаф», и не привыкла тратить зря время. Атака проводилась почти в лоб: Белль то подзывала Филиппа помочь переставить ящик, то просила, чтобы он передвинул ей стремянку, то у нее якобы переставал работать пылесос. При этом она мило улыбалась, томно поглядывала и при любой возможности терлась об него, как кошка.

Филипп, правда, на ее намеки не обращал ни малейшего внимания. Он вообще с самого отъезда из Мюнхена пребывал в меланхолическом настроении — вроде делал все, что нужно, но мыслями витал где-то далеко.

Зато Бруни все эти ухаживания не только бесили, но и не давали нормально сосредоточиться. В результате она поручила Арману ввернуть три крюка на левой стене вместо правой — хорошо, спохватилась прежде, чем парень начал сверлить не там, где надо, дырки!

В конце концов она поручила Белль работу, где помощь Филиппа явно не требовалась: разобрать три ящика флакончиков и вазочек; каждый предмет отряхнуть, протереть тряпочкой, чтобы ни в какой выемке не осталось пенопластовой крошки, и аккуратно поставить в витрину.

Вечером дня, предшествующего официальному открытию выставки, должна была состояться презентация для особо именитых гостей. К этому времени, естественно, все должно было быть готово — включая и саму Бруни. Ведь перед гостями нельзя предстать в том же виде, в котором она распаковывала ящики и расставляла экспонаты — нужно и прическу сделать, и руки в порядок привести, и вообще — выглядеть так, будто все, что находится в этих залах, не стоило ей ожогов, царапин, сил и нервов.