Филогенез - Алан Дин Фостер

— Я предлагаю вам самый потрясающий сюжет за последнюю сотню лет. Он вам нужен, или мне поговорить с какой-нибудь другой информационной корпорацией?

Главный редактор остался невозмутимым, но в уголке его губ возникло нечто, похожее на улыбку.

— Нужен, конечно,— если за вашим предложением стоит что-то действительно серьезное. Весь вопрос в том, что нужно вам?

Он кивнул в сторону репортерши.

— Мисс Шэнон сообщила мне ваши требования, но в подробности не вдавалась.

Все глаза выжидающе уставились на заключенного. Чило наслаждался всеобщим вниманием. Оно давало ему возможность чувствовать себя кем-то… кем-то важным.

— Вот так-то лучше! Ну, во-первых, я хочу, чтобы меня отмазали от всего, что на мне висит, и что на меня еще повесят.

— Я так понимаю, вы совершили убийство.

Тон Шэнон был сух, как пыль. Чило ей не нравился. Он это знал. Но это его не волновало. Важно было одно — она увидела возможность создать великую сенсацию. Он, Чило, не единственный, для кого слово «великий» имеет значение. Большая часть мира до сих пор держится на этом.

— Я вам уже говорил, все вышло случайно. Старому идиоту приспичило разыгрывать из себя крутого, он бросился на меня и схватился за пушку. Никто не пришьет мне умышленное убийство. Подвергните ментальному сканированию его вдову, и увидите, что я говорю правду.

— И тем не менее,— неумолимо продолжал главный редактор,— по вашей вине погиб невинный человек.

— Замните дело,— сказал Чило резким тоном, не допускающим возражений.— Я же знаю, на что способна пресса. И пусть не только все обвинения будут сняты, но и мое досье ликвидировано. Я хочу начать жизнь заново. С чистого листа.

— Чтобы иметь возможность замарать его снова? — вздохнул редактор.— В принципе, то, о чем вы просите, реально. Дорого, сложно, но реально. Особенно если подтвердятся ваши слова насчет вдовы. Что еще?

— И некоторое количество кредитов на мой счет. Насчет суммы я пока не решил. Можем обсудить потом детали вместе.

Его тон сделался задумчивым и печальным:

— Вы мне, наверно, не поверите, но, позволив себя поймать, я пожертвовал кучей денег. Вы просто не можете себе представить, какой кучей. Более того: я пожертвовал карьерой.

— Как благородно с вашей стороны!

Пока редактор говорил, все три репортера строчили в блокнотах.

«Заметки!» — подумал Чило. Что мы, в сущности, собой представляем, как не набор чьих-то чужих заметок? И, когда мы умираем, вся наша дальнейшая судьба зависит от того, какие заметки остались о нас у других людей. Если мы не потрудились сделать кое-какие записи сами…

— И еще одно,— Чило подвинул скри!бер инопланетянина к Шэнон.— Я хочу, чтобы все, что здесь записано, было опубликовано. Я не знаю, что значит «опубликовано» в данном случае и как вы все провернете, ведь это не похоже на человеческую поэзию. Но я хочу, чтобы это было сделано. Я хочу, чтобы все было опубликовано и распространено. И среди транксов, и тут, на Земле.

— Распространено? — насмешливо переспросила Шэнон.

— Послушайте, я, конечно, человек бедный, но не тупой. Я хочу, чтобы искусство Деса… ну, обрело известность. Чтобы его могли видеть все.

— Но ведь нам, людям, оно ничего не скажет,— заметил другой репортер.

— Может, и не скажет. Но, как бы то ни было, транксам придется ознакомиться с ним, хотят они того или нет. Когда оно будет опубликовано, транксы не смогут не обращать на него внимания. Это действительно большое, серьезное произведение. Великая вещь.

Он зажмурился. Крепко зажмурился.

— Куда более великая, чем все, что я смогу сделать за всю свою жизнь.

Открытая враждебность и презрение, которые испытывала к нему Шэнон, впервые сменились неуверенностью.

— Откуда вы знаете, если вы ничего не понимали?

— Я сужу по тому, как Дес в это верил, по тому, как он об этом говорил, по тому, как он мне это показывал. Хотя я почти ничего не понимал. Я знаю, потому что он пожертвовал всем, чтобы попытаться достичь чего-то важного. Я сам не художник и не артист. Я не умею ни лепить, ни рисовать, ни плести световые картины, ни даже писать как следует. Но я понимаю истинную страсть, когда встречаюсь с ней.

Он внезапно просиял.

— Да! Вот что было в Десе: он был страстен! Эта штуковина,— он похлопал скри!бер,— полна страсти, и я хочу, чтобы она выплеснулась наружу, чтобы все могли ее видеть.

Главный редактор впервые несколько оживился.

— Почему? Почему вас волнует, что будет с произведениями какого-то малоизвестного инопланетного поэта? Вы не интересуетесь искусством. Оно для вас ничего не значит. И он тоже ничего не значил для вас.

— Я не знаю. Быть может… быть может, дело в том… мне всегда казалось, что следует стоять на своем, даже если остальное общество с тобой не согласно, и не следует умирать просто так, без всякого смысла. Я знал многих, кто умер бессмысленно. Я не хочу, чтобы такое случилось со мной, и не хочу, чтобы такое случилось с Десом.

Он пожал плечами и отвернулся к единственному окну, слишком узкому, чтобы через него можно было протиснуться. За окном лежал город, а за городом — джунгли.

— Хотя, наверно, со мной такое все равно случится. Во мне-то нет ничего особенного. Никогда не было, и, вероятно, никогда не будет. Но я позабочусь о том, чтобы с ним такого не произошло.

Репортеры почтительно ждали, пока редактор взвесит и обдумает слова заключенного. Поразмыслив, тот снова обернулся к Чило.

— Хорошо. Мы выполним ваши требования. Все требования. Разумеется, при условии, что ваши радужные рассказы не окажутся мыльным пузырем.

Расслабившийся Чило откинулся на спинку стула. Несмотря на то что компания нашла рюкзак со всем его неоспоримо инопланетным содержимым, Монтойя все же до самого конца не был уверен, что репортеры на это купятся. И, судя по всему, он вскоре сможет снова спокойно ходить по улицам. Погибший транксский поэт стоил ему карьеры, но зато приобрел для него свободу.

Однако предусмотреть того, чем обернется для него свобода, Чило не мог. Он рассчитывал на свободу — но не на славу.

Служащие компании принялись обшаривать указанный им сектор джунглей, и не прошло нескольких недель, как улей был обнаружен. Сенсация мирового масштаба! Скандал разразился жуткий. Оказавшись выставленными на всеобщее обозрение, представители колонии и их тайные союзники-люди волей-неволей ввязались в дело, исход у которого мог быть только один.

Когда вся тщательно выверенная дипломатия рухнула, представители людей и транксов стали пытаться собрать хотя бы обломки. Им поневоле пришлось форсировать развитие межрасовых связей и внести предложения, которые изначально предполагалось внести лишь много лет спустя. Первые договоры между людьми и транксами оказались составлены — и подписаны — лет на двадцать-сорок раньше, чем замышляли дипломаты. Обеим расам просто ничего не оставалось, как разбираться с непредсказуемыми последствиями. Потому что в противном случае мог произойти разрыв официальных отношений, грозивший перерасти в открытую вражду.